Луиджи Малерба - Римские призраки

Колеса быстро катили по рельсам, аккомпанируя нашему молчанию. А поезд все мчался в ночи.

Не знаю, насколько удачной была моя идея поездки в Страсбург. Скучное путешествие с Джано, который, пребывая в дурном настроении, пытался уложить меня спать в той же комнате, где он спал с толстозадой Валерией, сводить меня в то же кафе, куда он водил толстозадую Валерию, подарить мне такие же цикламены, какие он наверняка дарил толстозадой Валерии, чтобы наблюдать за моей реакцией на все это, сравнивая с реакцией Валерии; возможно, даже хотел заметить некоторое удивление в глазах официанта кафе или цветочницы на рынке, если допустить, что у них слоновья память. Как я догадалась? Слишком уж уверенным был Джано, который в таких делах обычно очень скован. А тут у него появилось неестественное настойчивое стремление идти по намеченному заранее маршруту. Может быть, мое упорство способствовало здесь, в Эльзасе, его быстрому погружению в состояние вселенской печали. Эти слова принадлежат ему и отвечают его глубоким и тайным мыслям. Этакая затонувшая Атлантида, определяющая настроение и вызывающая меланхолию. Единственная удачная и забавная история — шутка с телепультом.

Похоже, что периодически, даже во время его лекций в университете, у Джано бывают критические моменты, когда дает себя знать синдром, именуемый им «вселенской печалью» — единственный признаваемый им вид глобализации. В подобных случаях ему кажется бессмысленной даже Деконструктивная Урбанистика, бессмысленными его политические антипатии, бессмысленными выступления против загрязнения окружающей среды. «Пусть все покроет тонкая пыль, — написал Джано в своей книге в минуту всеобщего отрицания, — вперед, торжествуйте, окись углерода, тонкая пыль, бензин и всяческие яды. И так уже тонкая пыль внедрилась в наши тела и циркулирует в нашей крови. Пусть промышленные предприятия продолжают извергать окись углерода и диоксин, отравлять реки, море, небо и водоносные слои земли, расширяя озоновую дыру. Севезо, Местре, Джела, Приоло, Чернобыль и индийский Бхопал, где американская транснациональная компания „Юнион карбайд“ со своими проклятыми пестицидами в 1984 году выбросила в воздух токсическое облако, убив двадцать две тысячи человек, и никакого судебного процесса не было. С тех пор каждый год улицы Бхопала заполняют участники манифестаций, сжигающие чучело Уоррена Андерсона, возглавлявшего „Юнион карбайд“ в момент катастрофы, самой крупной экологической катастрофы в истории».

Давно прошли времена, когда Джано произносил тосты в аудитории вместе со студентами, заказывая для всех напитки (исключительно итальянские) по случаю того, что бульдозеры начали рушить чудовищный бетонный каркас «Фуэнти» [10] «Фуэнти» — гостиничный комплекс, ставший символом архитектурного уродства и незаконного строительства. Снесен в 1998 г. (Прим. ред.) на амальфитанском побережье — добрый знак наступления эпохи Деконструктивной Урбанистики. А затем в огромном облаке пыли исчезли гигантские незаконно возведенные многоквартирные дома в Пунта Перотти на побережье неподалеку от Бари. Малая крупица по сравнению со всем незаконным бетоном, подлежавшим амнистии. Приливы и отливы иллюзий и разочарования.

Я взглянула на последние страницы, написанные Джано, и убедилась, что он в наказание хотел заставить меня повторить в Страсбурге маршруты, проделанные Валерией, спать в той же комнате, пить кофе в том же баре и принять букетик цикламенов — в общем, делать все как делала толстозадая Валерия. Бедный Джано, такой наивный и такой недобрый.

Нет, неудачная это была идея — совершить вынужденное паломничество в Страсбург.

Я повернула ключ в ящике стола и принялась читать те записи в тетради, где Джано с иронией предрекает мою новую связь — взамен Занделя — с каким-нибудь интеллектуалом, архитектором, писателем, художником или музыкантом. Можно подумать, будто интеллектуалы встречаются у нас на каждом углу. Он полагает, что Кларисса должна встать где-нибудь на перекрестке и ухватить за шиворот случайно проходящего мимо интеллектуала? Пусть иронизирует, так как не исключено, что я действительно найду какого-нибудь архитектора-урбаниста, как Зандель, назло Джано с его ядовитой иронией.

Я чувствовала, что не сегодня завтра это случится. Говоря откровенно, я на это надеялась. Не знаю даже имени того студента. Когда он просматривал какую-то книгу из библиотеки Джано, на улице загудела сирена «скорой помощи». Я подошла к окну — посмотреть, не случилось ли что-то с кем-нибудь из соседей. Студент тоже подошел и прижался ко мне, чтобы выглянуть наружу. Я повернулась к нему, и мы оказались лицом к лицу. Посмотрели друг другу в глаза и через секунду, обнявшись, уже крепко целовались. Не произнося ни слова, он своими сильными руками аккуратно положил меня на пол, на ковер, лег сверху и вошел в меня с необыкновенной нежностью. Последовала пауза, потом я вдруг почувствовала, как во мне забился пневматический молоток. Я содрогалась на ковре, открывая для себя, как здорово трахаться без пружинящего матраса, ощущая задом твердый пол. Долгое наслаждение и наконец два идеально синхронных оргазма. Потом мы откатились друг от друга, обессиленные и улыбающиеся.

Не знаю, как долго мы еще оставались на ковре. Ровно столько, сколько мне доставляла удовольствие каждая его ласка, каждый поцелуй в грудь, которую этот мальчик обнажил своими уже опытными руками. Я не открывала глаз, наслаждаясь этим неожиданным любовным сном.

Потом мы поднялись, не произнеся ни единого слова, но согласно улыбаясь, довольные восхитительной игрой, которую позволили себе с внезапной радостью.

Вот проститутка, сказала я себе, едва закрыв дверь за ушедшим студентом. Только проститутка отдается вот так незнакомцу, сорокалетняя двадцатилетнему. Но сколько счастья дала мне такая прекрасная близость, возникшая как бы на лету. Это будет моя тайна, сохраненная в глубине памяти навсегда. Надо бы сказать — в глубине сердца. Не знаю как, но когда я повторяла: ты проститутка, ты проститутка, на глазах у меня появлялись слезы, и мне показалось, что это слезы счастья. Я пошла в спальню и разделась догола, совершенно догола, и растянулась на постели. Просто так, не отдавая себе отчета. А может быть, чтобы продолжить в своем воображении оргазм столь чудесного любовного насилия.

Этот студент больше никогда не появлялся в библиотеке Джано. Не хотелось бы, чтобы он провалился на экзаменах по моей вине. Но всякий раз, глядя на этот ковер, чудесный старинный красный бухарский ковер, я вспоминаю о нем с нежностью и томлением.

Ну а теперь, после этого рассказа, прошу не думать всерьез, что я проститутка.