Михаил Чулаки - Прощай, зеленая Пряжка

А потом надо было смотреть поступившую утром Прокопович. Два месяца назад Виталий ее выписал — и вот она снова здесь, а такое всегда неприятно.

Заболела Прокопович полтора года назад, но болезнь быстро прогрессировала, так что уже оформили инвалидность. Ни бреда, ни галлюцинаций — колебания настроения и сразу начавшийся распад личности. Другие больные, получив инвалидность, тяготятся ею, надеются вернуться на работу — вон как Мержеевская! — а Прокопович проводила время в полном безделье, даже не читала — библиотекарь по образованию! — даже не смотрела телевизор! И только изводила мать постоянными придирками.

Она и внешне нескладная, диспластичная: высокая, плоская, головка маленькая, а лицом похожа на Петра I, даже усики пробиваются.

— Ну, что же вы снова, Евгения Болеславовна? Я-то на вас надеялся!

— Все из-за нее, Виталий Сергеевич! Опять из-за нее! — Из-за матери то есть. — Вы не представляете, что это за женщина. Она меня давит. Непрерывно давит! Знаете, придет, сядет, смотрит на меня и плачет. Скажите, может человек это вытерпеть? Я ей говорю: отдай ключ! Пусть в звонок звонит — нет, ей обязательно надо своим ключом открывать. Представляете: лежишь, отдыхаешь, и вдруг шаги шлеп-шлеп — пришла. Я ей говорю: отдай ключ! И котлеты. Каждый день жарит котлеты. Я ей говорю, что угодно другое, я твои котлеты больше видеть не могу, а она все жарит. Ну скажите, можно это выдержать?! У нас стены пропитаны котлетным запахом! И во всем сестру свою слушается: «Тетя Катя решила, тетя Катя сказала!» Через каждые два слова. Всю жизнь не своим умом живет. Но главное, пусть ключи отдаст!

— Вы бы на какую-нибудь работу устроились, вот сами бы и покупали себе, что хотели.

— Не могу я работать, пока я себя у матери под опекой чувствую, как вы не понимаете?! Мне сначала надо из-под опеки выйти, пусть ключ отдаст! Пока у меня с матерью не урегулировано, я не могу о работе думать.

— Работать — лучший способ выйти из-под опеки.

— Ах, ничего вы не понимаете. Вы же психиатр, психолог, вы должны понимать: пока я под опекой, я ничего не могу сама, я только об этом и думаю. Пускай ключ отдаст, пускай котлеты не жарит, пускай тетю Катю не слушает! Это же ясно, а вы со своей работой пристаете.

Да, такая форма — без бреда, а с одними изменениями личности, и называется простой — шизофрения в чистом виде. Ну тут с Верой Сахаровой параллель проводить не стоит: простая обычно течет хуже, чем параноидная, а у Веры если и шизофрения, то параноидная.

Потом зашла Роза Зиновьевна, терапевт. Она только что послушала старушку Клюеву и нашла у нее двустороннюю пневмонию. Капитолина сразу забеспокоилась:

— Надо ее на первое переводить! Давно надо было вам побеспокоиться, Виталий Сергеевич. Зачем нам лежачие? И не по профилю вовсе. А если умрет? Зачем нам это нужно? Ведь правда? Правда! Есть соматическое отделение, пусть они и занимаются! Сейчас договорюсь, а вы переводной эпикриз пишите. Все приходится самой!

И точно — договорилась. И даже не в обмен, как обычно принято. А Виталию пришлось срочно заполнять историю за последние две недели — запустил он немного, да еще писать переводной эпикриз.

Ну и в результате всей этой текучки выбрался к больным только около трех, когда уже все пообедали.

Первой он увидел в коридоре Тамару Сивкову. Уже два дня она не била себя по голове, не выгоняла дядю Костю, и даже лицо стало более осмысленным. Сивкова уплетала апельсин. Передач ей не носили, и у Виталия сразу возникло подозрение, что апельсин она украла. Лида Пугачева часто кричит, что у нее воруют передачи, и даже подралась по этому поводу с Ириной Федоровной Либих, хотя уж та наверняка и нитки не украдет.

— Здравствуйте, Виталий Сергеевич.

— Здравствуйте, Тамара.

— Виталий Сергеевич, здравствуйте!

— Здравствуйте, Тамара. Мы ведь уже поздоровались.

— А я люблю с мужчинами здороваться. Виталий Сергеевич, здравствуйте!

— Здравствуйте. Откуда вы, Тамара, апельсин взяли?

— Мне Маргарита Львовна принесла. И конфеты тоже. Виталий Сергеевич, а Маргарита Львовна хорошая?

— Хорошая.

— А вы ее любите?

— Люблю. — Что еще скажешь Сивковой?

— И я ее люблю. А правда, что ее Капитолина Харитоновна ругала?

— Капитолина Харитоновна давала указания — она же заведующая.

— Если правда, что ругала, я ей голову отвинчу! Маргарита Львовна хорошая, ее нельзя ругать!

Это угрозы несерьезные, можно не обращать внимания. Виталий махнул рукой и пошел дальше. У входа в процедурную стояла Ирина Федоровна.

— Виталий Сергеевич шествует! А я тоже могу лекарства раздавать, потому что я в Первом медицинском училась, пока меня Привес не провалил. Я даже лучше сестер могу, потому что я знаю, куда девочки лекарства прячут. А вам не скажу, потому что вам неприлично это слушать. Я сама лекарства прячу, ха-ха-ха!

— Чего вы не отдыхаете после обеда, Ирина Федоровна?

— Когда стану подыхать, тогда буду отдыхать. Ха-ха-ха! Во как я складно! Я такая бодрая, Виталий Сергеевич, что мне не нужно отдыхать семьдесят лет!

— Тогда все хорошо.

— Все прекрасно, Виталий Сергеевич! И вам прекрасно, потому что вы к своей красуле торопитесь. Такая красуля, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Смотри, сукин сын, ты мне ее вылечи!

В надзорке опять дежурила Маргарита Львовна.

— Здравствуйте, Виталий Сергеевич. Все спокойно, Сахарова ест, немного разговаривает. С тех пор как с вами заговорила, гораздо лучше.

Виталий улыбнулся: приятно услышать признание заслуг.

— Мне сказала Сивкова, что вы ее фруктами подкармливаете.

— А что ж, Виталий Сергеевич, никто к ней не ходит. У нас же остаются передачи: некоторым столько наносят, что не съесть, а которые и вовсе отказываются, вон как Верочка в первые дни. Так что ж пропадать продуктам? Мы и раздаем таким. У нас они бесприданницами называются.

— Ну — что же, разумно. Хотя, может быть, и не очень законно.

— На одной законности не уедешь, Виталий Сергеевич.

Замечание весьма спорное, а в психиатрии в особенности, но Виталий не стал возражать. Он был рад, что не выяснилось, будто Маргарита Львовна покупает больным апельсины на свою зарплату: такая праведность была бы уж слишком!

Вера Сахарова смотрела на Виталия. Ему показалось, смотрела с ожиданием. Он подошел.

— Здравствуйте, Вера.

— Здравствуйте, — и не очень уверенно добавила: — Виталий Сергеевич.

— О, вы даже меня по имени знаете! Вот не ожидал.

— Я слышала.

— Ну и хорошо. Как себя чувствуете?

— Не знаю.

— Но все-таки? Лучше чем вчера, позавчера? Или хуже?

— Не знаю. Все так сложно.

— Ну а знаете теперь, где находитесь?

— Мне кажется, вы все-таки добрый.

— Надеюсь. Но я вас спросил, знаете ли, где находитесь?