Дитмар Дат - Погода массового поражения

я просто поднимаю руку, хватит, и она перестает живописать. представление о том, что исследователь и основатель теории рационально направленной коммуникации обладает, скажем так, сексуальностью, — идет, как сказал бы Константин, вразрез с программой партии.

«но вот герман, например», она закатывает глаза и облизывает мазут, «он от меня тащится, а мне все время приходится сдерживаться».

я смеюсь, немного резко, и говорю потом: «мечтать не вредно».

«вредно не мечтать», подтверждает она, надувает губки а-ля синэ-франсэ и говорит: «да знаю, наш божественный англичанин — христианин, он бы никогда».

«кроме того у него есть подружка», поучаю я ее и ужасно горжусь собой от того, сколько всего знаю о германе, «соцтетка из католической службы помощи девушкам».

«лучше бы сам о девочках пекся, этот герман», злословит штефани и бросает окурок в раковину, подмигивает мне, зовя за собой: «пойдем, в кафе, сегодня тут больше ловить нечего», она права, как обычно.

«господи исусе, неужели обязательно за столом?» так мама говорит редко, этаким категорическим тоном гувернантки, она явно не в духе, папа опускает книгу, и слабенький разряд тока, как ужас, пронизывает меня, потому что корешок почти весь съехал в соус и ему плохо станет, если

вместо этого он говорит, не поднимая глаз, с большим куском говядины во рту: «уоммэ ввомнимм…» «что-что?», теперь мама кажется скорее веселой, чем уязвленной, так вот быстро у нас снимается напряжение. я с полным спокойствием хлебаю суп; будто меня и нету.

«мне вот», говорит он, демонстративно проглотив кусок мяса, «интересно, как можно ждать, чтобы я всю эту чушь», он тычет грязной вилкой в книгу, «прочел до выходных только потому, что в больших газетах ее уже прочли, он же должен представлять себе», отец имеет в виду своего начальника, «чего можно ожидать от единственного музыкального редактора, который почти все сам рецензирует, это же просто издевательство какое-то, а теперь еще и биографии дирижеров…»

вероятно, он хотел ввернуть что-то покрепче и, по-моему, обложался.

как же все это убого, надо сматываться.

«завтра вечером я у Константина, приготовлю ему что-нибудь», говорю я, чтобы хоть как-то поставить их в известность, и папа тут же шамкает: «вот ему благодать-то, а то бы он одно дерьмо из заморозки хавал на своей вилле», мама сразу начинает выступать из-за слова «дерьмо»: «михаэль! ну прошу тебя!» он подергивает губой, с пренебрежением и говорит: «а разве не так. если б она к нему не ходила, он бы уже давно одичал».

«он твой отец», ну что с ней сегодня такое, она говорит так, будто у нас тут рождество, звучит, как «побойтесь бога»: охрана семьи, приличия и обычая.

«в таком случае он мог бы и о матери моей позаботиться, раз уж он мне отец, а не вышвыривать ее и потом даже не обращать внимания на то… что она умерла», о чем тут вообще речь? вероятно, они опять подсчитали и установили, что им из этой квартиры еще долго не выбраться, мол, типа собственный дом нужен, в то время как Константин в одиночестве и достатке торчит на своей вилле — то есть в простом тихом домике на горе — и, бедняжка, загибается, я ничего не говорю, я беру хлеб, ну так вот: «видишь ли, у больших газет настоящие редакции, с большим штатом, к тому же еще и внештатные сотрудники есть, не понимаю, о чем он думает», «но у них не намного больше времени», звучит как возражение, а на самом деле вполне себе акт примирения, потому что тем самым она остается в его любимой теме, «им же, в отличие от тебя, приходится нести на себе бремя общественной жизни: много звонить, трепаться, появляться на приемах, поддерживать знакомства, расспрашивать посетителей, заполнять анкеты, следить за музыкальным рынком, редактировать чужие интервью, сидеть в жюри, отвечать на вопросы, устраивать конференции, контролировать хит-парады совместно со звукозаписывающими студиями и телевидением, писать предисловия, издавать антологии».

господи исусе, это еще вдруг откуда, этот приступ красноречия?

он лукаво ей подмигивает, охренеть можно, и поздравляет: «всё-то ты знаешь».

«я только хотела сказать», до чего она еще собирается опуститься, мне аж дурно, «у них, вероятно, еще меньше времени на чтение, чем у тебя».

«да, у нас цепочка короче и действенней», какая елейность.

с меня хватит, я тоже слово вставить могу: «ясное дело, гораздо действенней, нельзя же игнорировать волю акционеров».

он сразу узнает цитату, но первым делом вызывающе медленно закрывает книгу, потом смотрит на меня в упор: «ты еще на свет не появилась, клавдия, так давно это было», «выпьешь еще что-нибудь?» подскакивает к нему мама с собачьей преданностью, он кивает в ее сторону, а на нее даже не глядит, она встает и идет за новой бутылкой, в то время как он не спускает с меня глаз: «это было двадцать лет назад», «и ты хочешь мне сказать, что сегодня этого больше нет, да? всех этих… позиций, принципов, акционеров, наблюдательных советов?» я видела листовку, она сохранилась у Константина, «бунте листе» [16], которая была тогда в муниципалитете, распространила ее, когда ей подсунули протокол: якобы слишком левая ориентация, излишняя поддержка движения в защиту мира и излишняя критика действий полиции во время захвата жилплощади, так что владелец контрольного пакета, продуктовый оптовик из округа, в итоге на это пожаловался, и тогда они даже не пикнули, папочкины коллеги.

«я знаю, откуда у тебя это», говорит он с угрозой.

«он мне ее показал, но без умысла, просто чтобы я чего-нибудь узнала, о твоей свободе прессы».

«без умысла», повторяет папа, будто ему это сперва разжевать надо, «пффф», издает он потом и встает, как раз когда мама возвращается с бутылкой, «я уже сыт», и почти вышел, но возвращается, забирает книгу, смотрит поверх стола как поверх лужи крови на нас обеих, это должно означать: пусть никто даже не думает комментировать, что я забыл свой гроссбух, если мама сейчас спросит, что новенького в школе, я удавлюсь.

Константин протягивает мне статью, вырезанную из «уцэт — социалистическая немецкая газета — газета гкп» от двадцать восьмого мая 2004 года, наиболее значимые места выделены желтым, по желтому и читаем:

«настолько же секретен и haarp (high requency active auroral research project), возникший под руководством Пентагона близ северного магнитного полюса на аляске. при этом речь идет о гигантской передающей станции, которая способна запускать в ионосферу радиоволны как высокой, так и низкой частоты, излучаемая посредством более чем шестисот сорока антенн энергия может пробивать в ионосфере настоящие дыры или электрически заряжать ее так, что она, как рефлектор, будет передавать эту энергию обратно с большей силой, в любую точку земли, по некоторым сведениям, вокруг аналогичных, пусть и не столь мощных установок, произошло изменение погоды, многие ученые опасаются, что haarp используется и для того, чтобы исследовать влияние, оказываемое на человека низкочастотным излучением, исследования преподносятся преимущественно как «гражданские» — однако, административные органы совершенно согласны с тем, что преследуются военные цели, тем не менее, официально никаких подробностей не сообщается. однако просочились сведения о том, что haarp способствует улучшению коммуникации с подводными лодками, идущими на большой глубине, а также манипуляции глобальными погодными условиями. посредством манипуляции ионосферой можно нарушить глобальную коммуникацию, сохранив при этом связь для самого пользователя, кроме того, система якобы способна делать своего рода рентгеновские снимки земли, якобы способна просвечивать земную поверхность на несколько километров вглубь (сейсмическая томография), чтобы нащупывать месторождения нефти и газа, а также размещенные под землей военные устройства»