Махмуд Теймур - Синие фонари

— Почему же дурацкими? Мне эта сценка очень понравилась. Я считаю, что такие игры воспитывают в детях смелость и патриотизм.

— Все, что переходит границы, становится вредным. Меня огорчает, что по воле деда мой сын растет в мире вымысла и иллюзий. Я готовлю его к спокойной, размеренной жизни, основанной на усердном труде. Боюсь, что эти безрассудные забавы ни к чему хорошему не приведут.

Я возвратился домой, обуреваемый противоречивыми мыслями и чувствами.

Подойдя к открытому окну и вдыхая вечерний воздух, я стал восстанавливать в памяти все виденное в тот день. Я пытался постичь психологию проститутки-матери, женщины, ведущей двойную жизнь.

Как теперь у нас сложатся с ней отношения? Буду ли я скромным и добродетельным женихом госпожи Бахийи? Или махну на все рукой и останусь любовником красотки Наваим? Надо раз и навсегда решить этот вопрос.

Но сколько я ни думал, ничего решить так и не смог и в полном изнеможении повалился на постель.

День проходил за днем, однако смятение мое все усиливалось, тревога росла. Положение осложнялось тем, что я пылал к Наваим безумной страстью.

Как часто испытывал я желание прижать ее к своей груди и утолить поцелуями жажду любви.

Потом меня охватывали стыд и раскаяние, и я подолгу клял и казнил себя за то, что позволил воображению играть с собой подлые шутки.

Но однажды я не вытерпел и бросился в Восточную гавань — к Наваим. Она радостно меня встретила, и час, который мы провели в объятиях друг друга, был, пожалуй, самым прекрасным часом нашей любви. За все это время никто из нас ни словом не обмолвился о том чаепитии. И лишь когда я уже прощался, она шепнула мне на ухо: — А майор и его внук спрашивали о тебе. Ты им понравился.

— Очень рад! Они мне тоже.

— Им хотелось бы тебя увидеть…

— Значит, можно еще разок прийти к вам?

— Только в качестве жениха Бахийи. Но не забывай, что и вести себя придется соответственно.

Мы оба улыбнулись. И она тут же назначила мне время встречи.

Точно в указанный час я позвонил в дверь квартиры на привокзальной площади.

Мне открыл сам «майор» Абдалла-бек. Увидев меня, он обрадованно запел:

В тон ему я бодро ответил:

Он потащил меня за руку в гостиную и усадил там, повторяя:

— Добро пожаловать, добро пожаловать, доктор Фахим! Вы оказали нам большую честь.

Затем он смолк, и лицо его приняло серьезное, даже строгое выражение. Вперив в меня испытующий взор, он произнес важно и торжественно:

— Дочь сообщила мне о вашем намерении жениться на ней. Это хорошо, но прежде, чем дать свое согласие на брак, я считаю своим долгом спросить вас кое о чем. Я вовсе не ищу для своей дочери светоч добродетели, но хочу, чтобы избранник был достоин ее. Я задам вам ряд вопросов, на которые прошу ответить четко и определенно. Имейте в виду, что провести меня вам не удастся. Я — человек проницательный, да и жизненный опыт у меня немалый. Поэтому в ваших интересах быть откровенным и рассказать мне о своих намерениях, ничего не утаивая.

— Боже упаси! Клянусь вам, в моих намерениях нет ничего дурного!

Но он остановил меня:

— Не перебивайте! Вы должны говорить только правду, всю правду, ничего, кроме правды. Вы поняли, чего я хочу от вас?

— Отлично понял, господин майор!

Сев прямо и гордо, по-петушиному выпятив грудь, он принялся засыпать меня вопросами, как дотошный следователь — преступника. Вопросы эти страдали отсутствием логики и, разумеется, не свидетельствовали о большом уме и проницательности. Говорили они лишь о старческом слабоумии.

Отвечая, я как мог приукрашивал себя, стараясь произвести на старика благоприятное впечатление. Я приписывал себе качества, которые могли ему понравиться, и, наоборот, отрицал все, что могло вызвать его недовольство.

Наконец он встал, обнял меня и поцеловал:

— Я горжусь вами, доктор Фахим! Вы именно такой, каким я вас считал. Моя проницательность не подвела меня!

Теперь я обратился к нему:

— Позвольте и мне, в свою очередь, расспросить вас, отца моей невесты, о вашей жизни и общественном положении.

Хлопнув себя рукой по коленке, он воскликнул:

— Конечно, пожалуйста!

Но не успел я задать и первого вопроса, как он пустился расписывать свои подвиги.

Можно было подумать, что передо мной сидит не старый учитель, а народный певец, прославляющий под аккомпанемент ребаба [14] Реба́б — смычковый инструмент. — подвиги Абу Зейда аль-Хилали и Аз-Зинати Халифа [15] Абу Зейд аль-Хила́ли и Аз-Зина́ти Халифа — персонажи арабского героического эпоса. .

Едва он кончил свой рассказ, я встал, обнял его и поцеловал:

— Горжусь вами, господин майор! Вы бесстрашный герой!

Вошедшая в этот момент Бахийя рассмеялась:

— Что за удивительная гармония чувств!

— У меня нет возражений против вашей свадьбы, — сказал Абдалла-бек. — Доктор Фахим — прекрасный человек! — И, расчувствовавшись, он добавил: — Теперь вы можете поцеловать мою дочь как жених. Но только один поцелуй, не больше!

Медленно и почтительно подошел я к Бахийе, которая стыдливо опустила глаза и покраснела, и коснулся ее лба мимолетным чистым поцелуем.

Мы сидели в гостиной со стариком и Бахийей, и скоро разговор зашел о Вафике.

— Ну, как он? Очаровательный малыш!

— Ему что-то нездоровится. Он в детской, — ответила Бахийя.

— О чем же мы думаем? — вмешался дед. — У нас в доме врач, пусть он посмотрит больного.

— Конечно, посмотрю. С большим удовольствием, — поспешно сказал я.

Мы пошли в комнату мальчика. Он сидел в своей кроватке и вместе с сыном бавваба мастерил что-то из бумаги. Вафик бросился обнимать меня и целовать.

Я достал из кармана коробочку со сладостями и протянул ему:

— Это тебе разрешает доктор.

— Только смотри не объешься, — сказала Бахийя.

И добавила уже более строгим голосом:

— Попробуй сам и нас угости.

Мальчик послушно стал угощать всех сладостями.

Я посадил Вафика к себе на колено и, приложив ухо к его спине, сделал вид, что выслушиваю его. Затем ущипнул мальчика за щечку и отпустил его со словами:

— Уж очень мама балует тебя. Отсюда все твои болезни.

— Я того же мнения, — важно произнес дед.

— Ну, а теперь, — сказал я мальчику, — можешь играть со своим приятелем.

Но Вафик закричал:

— Нет, я хочу играть с дедушкой в засаду!

— Сегодня играть ты не будешь, — строго возразила мать, — ты ведь нездоров! Дедушка с Османом прекрасно справятся сами.