Махмуд Теймур - Синие фонари

Он нежно водворил трубку на место. Затем сделал глубокую затяжку, медленно, со смаком выпустил дым и, обернувшись, продолжил прерванный разговор:

— Итак, вы убедились, что такое телефон. А смогли бы вы обращаться с этим аппаратом с соответствующим умом, умением и тактом?

— Не знаю, кто может сделать это лучше меня! — пылко вскричал я. — Да я просто создан для телефонных разговоров! Вот увидите. Я сумею вам угодить!

Хозяин выбросил изо рта густое кольцо дыма:

— Прекрасно! Прекрасно! Вот и договорились.

А телефон снова заголосил.

Мне стало ясно, что хозяином вновь завладела его благоверная. Шум нарастал волнами. Супруга требовала, чтобы муж пошел с ней вечером в театр комедии. Он упорно отказывался, то ссылаясь на дела, то нападая на комедийный жанр, который-де обходит стороной добродетель и не имеет ничего общего с высоким искусством.

Страсти разгорались. Наконец хозяин трахнул трубкой об аппарат, изрыгая потоки брани и проклятий, вряд ли имеющих отношение к добродетели и высокому искусству. После этого наша беседа вернулась в прежнее русло — хозяин продолжал выявлять мои способности.

Телефон же затрезвонил с новой силой.

И так все время. Битых два часа пробыл я в этой душегубке, вкушая ассорти из разговоров хозяина — то с женой, то с красотками, то с друзьями. Я имел возможность аккумулировать в своей голове уйму сведений, которые могли бы послужить материалом для очерка. С удивительной быстротой в моем воображении возникали лица, сценки, картины. Словно сатанинская сила вселилась в меня и подмывала скорее бежать прочь отсюда.

— В добрый час, милейший, — ворковал между тем хозяин, — распишитесь вот здесь. Сами видите, работенка приятная. Да и платим неплохо.

Взглянув в этот миг на его огромные усы, в которых застряли кусочки сырого мяса, я невольно отвел взор. К горлу подступила тошнота.

— У вас есть возражения, сударь?

Я пробормотал:

— Нет, совершенно… Как можно… Ведь это… это…

— Ну так в чем же дело?

Я пулей вылетел вон, стремительно пересек кровавую бойню и пустился наутек.

Вбежав в ближайшую кофейню, потребовал несколько чашек кофе и стопку бумаги.

Работа захватила меня целиком. Я писал, дав полную волю своей фантазии, не стесняясь в выборе выражений и оборотов, отбросив в сторону высокий стиль. Перо мое без всяких опасений смело изображало картины действительности. Я вживался в то, что видел и слышал в моем новом университете, ректором которого оказался мясник Фахда.

Как только очерк был закончен, я помчался в «Управляемые ракеты». Влетев в кабинет главного редактора, торжественно развернул перед ним свой труд и, задыхаясь от быстрого бега, сообщил:

— Вот моя новая статья.

Но он окатил меня знакомым презрительным взглядом.

— Прочитайте, пожалуйста, и скажите свое мнение, — умолял я.

Однако главный редактор был неумолим:

— Приходите завтра, тогда и скажу.

На другой день я снова направился в редакцию. Затаив дыхание, подошел к кабинету главного редактора. Едва завидев меня, он поднялся и радушно меня приветствовал:

— Ну, поздравляю, устаз. Почаще радуйте нас такими оригинальными находками! Я вас включил в редакторскую группу первого разряда. Отныне будете получать гонорар по высшей ставке.

Не веря своим ушам, я пробормотал:

— Да продлит Аллах ваши годы…

Тут главный редактор вручил мне свежую газету и указал на статью, напечатанную на видном месте:

— Вот она, ваша статья! Я изменил в ней лишь название. А вам придумал новое, более подходящее литературное имя — теперь будете им подписывать свои публикации.

Я взял газету и приступил к чтению.

«Мясник на бойне, или Муж «освежевывает» собственную жену на публичном танцевальном вечере. Блестящий пресс-репортаж писателя-юмориста устаза Фигляра».

…С этого дня вое изменилось в моей жизни: и жалованье, и образ мыслей, и литературный почерк — даже имя! Был Рафиу-д-Дином, стал устазом Фигляром!

Изменилось все!

Высохли слезы жены, умолкли ее вопли и причитания. Их сменил звонкий, радостный смех. Что же касается книжного шкафа, то я порвал с ним всякие отношения и повесил на него тяжелый замок. Расстался я и с аль-Мутанабби и с ибн Халдуном, и с аль-Джахизом [46] Аль-Мутана́бби (915–965) — арабский поэт. Ибн Халду́н (1332–1406) — арабский историк и социолог. Аль-Джа́хиз (ум. в 869 г.) — арабский литератор, философ и филолог. , и с другими выдающимися умами. Да почиют они в книжном склепе своем! У меня нет больше необходимости прибегать к высокому авторитету этих гигантов мысли.

Отныне вечерами я лавирую между кофейнями, ресторанами и ночными клубами. Я танцую рок-н-ролл и вдохновляюсь в своем творчестве бедрами красавиц. Я охочусь среди столов питейных заведений за остротами и забавными выражениями, ловя их из уст шутников и их веселых подруг.

Хватит с меня тех злосчастных дней, когда я жил со скованным умом и отсталым мышлением, прозябая в безвестности.

Приветствую тебя, нынешний день! Теперь я иду в ногу с веком!

Перевод М. Анисимова

…Абу Наср — сказитель времен Аббасидов [47] Аббаси́ды — династия арабских халифов, правившая Багдадским халифатом с 750 по 1258 г. вел рассказ.

…Мне доводилось бывать у Мухаммеда бен Ясара аль-Язиди — одного из полководцев Харуна ар-Рашида, когда этому прославленному воину уже перевалило за семьдесят. Жил он уединенно в замке, стоявшем на высоком берегу Тигра, неподалеку от Багдада. Я изредка навещал его, и всякий раз мы с наслаждением предавались воспоминаниям о днях владычества Харуна ар-Рашида, скончавшегося до того лет за двадцать.

Однажды под вечер направился я к эмиру и нашел его в саду: он возлежал на парчовых подушках в тени деревьев и встретил меня улыбкой:

— А я только что собирался посылать за тобой, Абу Наср!

— Благодарю тебя, эмир!

— Садись!

Я опустился на подушку с ним рядом.

Вокруг нас из разинутых пастей медных львов били прохладные струи фонтанов. Не отрывая взгляда от одного из этих львов, эмир сказал:

— Я хочу поведать тебе необыкновенную историю, которая произошла со мной, когда я был помоложе. Загадка той памятной ночи и сегодня остается неразгаданной…

Эмир поудобнее устроился на подушках и достал из-за пазухи маленькую деревянную шкатулку, украшенную восхитительным персидским орнаментом; от нее исходил чудесный аромат. Я стал разглядывать шкатулку, восторгаясь тонкой работой мастера.

— Эту изумительную вещицу я нашел сегодня в старом шкафу, и она пробудила воспоминания о давно минувших днях — воспоминания, милые моему сердцу, несмотря на то что многое из того, что произошло тогда, так и осталось покрытым тайной.