Акош Кертес - Кто смел, тот и съел

— Они мои. Я их выиграла.

— Твои, конечно, твои, — закивал Вукович, — только к машине сбегаю и верну… Ну, не валяй дурака, вот удостоверение личности в залог, вот права, талон предупреждений, — все оставляю. Ты что, думаешь, удрать хочу? Я джинсы хочу отыграть! Не веришь?! Ладно, вот тебе ключ от зажигания, от двери только возьму, иначе как я машину открою… Слышишь?.. Кончай острить.

— И не думаю острить. Ты их мне проиграл.

— Это уже не fair play [6] Честная игра (англ.). .

— У тебя научилась, миленочек.

— Да чего тебе надо?..

— Джинсики твои понравились. Не хочется отдавать. И ты в этих порточках нравишься. Очень идут тебе.

«Проигрывать надо уметь», — мелькнуло у Вуковича в голове.

— Ну, хорошо. Ключ только дай. Там, в кармане.

— Да ну? — пропела Йолан чарующим голоском. — Значит, и ключик мой. Я все ведь выиграла, что было на столе, все теперь мое, целиком.

— Не дашь?! — угрожающе прошипел Вукович.

— Нет, милок.

И шофер сидит тут же, при них. Понуро, отупело, безучастно, занятый своим разбитым сердцем, своей безысходной тоской. И тем не менее он хозяин положения. И Йолан знает это, и Вукович, обоим вместе и каждому в отдельности ясно: угрозами тут не возьмешь. Пробуди неосторожно Вукович дремлющего в Хайдике пещерного человека, и ему несдобровать. Влип Вукович. (Одно только не может усечь — как. Почему переменилась к нему так круто обольстительная Мамуля Варга? Из мести? Оскорбленного женского самолюбия? Но не было если у него другого выбора, пристукнул бы этот ее зверюга-муж, неужели не видела!) В штаны, однако, делать не в его привычках. Не затем он играет. И в проигрышном положении добиться победы — вот это класс настоящий. И воображение его начинает шарить, нащупывать слабое место в обороне противника. Дома запасной ключ, но не попрешься ведь за ним ночью в одних трусах через весь город. И, главное, ни филлера на такси. Но его не поставишь в тупик. Он homo ludens! Юмора ему не занимать. Попробуем со смешной стороны взглянуть на это дело. Кто и над собой способен посмеяться, тот уже овладел ситуацией. Просто выждать надо. Понаблюдать. И воспользоваться удобным случаем.

— Так тебе джинсы понадобились?..

— Ключ, только ключ, деньги принести. Джинсы твои, правильно, могу спуститься и без них, но ключ-то случайно к тебе попал. Ключ мой.

— Нужен, значит?

— Нужен.

— А я кто?

— Не понял…

— Ты сказал, все бабы курвы. А я?

— Ты самая святая женщина в мире. Непорочней белой лилии.

— Красиво, но… Попробуй лучше сказать.

— Чиста, как горный снег!

— Издеваешься?

— Я?! Вот чем хочешь клянусь…

— Чем же? Нечем тебе, милок. Не веришь ты ни во что.

Вукович рассмеялся, но смех его прозвучал насильственно. Отказало чувство юмора. А то, которое охватило, пронизав всего до дрожи, очень знакомое чувство, ничего общего с юмором не имело. Это была ненависть. Смертельная ненависть к более сильным, важным, самовластным, к тупым скотам, которые унижают малых и слабых. Ненависть — и горькое сознание полной своей беззащитности, беспомощности. Он смеялся, а глаза цвели истеричной злобой, и, зная, что делает глупость, но уже не владея собой, вскочил и попытался выхватить джинсы у Йолан. Однако та опередила его движение, быстро отпрянув назад.

— Но-но, руки долой!

Вукович убил бы ее в эту минуту без малейших колебаний, без всякого зазрения совести.

— Джинсы тебе нужны? А ты попроси хорошенько! Послужи, песинька. На задних лапках!

Спокойно, спокойно. Терпение, выдержка и спокойствие. Не первый раз в такое положение попадать, может, и не в последний. Прекрасно он знает, что делать. Синдром Бокоди. ДА, В УХЕ. МАКУХА. У МЕНЯ. И поведя затуманенными глазами, Хайдик увидел Йолан, высоко поднявшую джинсы над головой, — все ее ладное тело, женственные бедра, напряженно подобранный живот, какие крупные, округлые, тугие груди, соски чуть ткань халата не прокалывают, о дивная, роскошная Йолан, а Вукович лягушонком прыгает перед ней, прижав к бокам локотки на манер передних лап, служит, как собачка. Хайдик не следил за ходом событий, но сцена говорила сама за себя, и шофер не мог удержаться, засмеялся, — громовой гогот вырвался из его богатырской груди, так что все на кухне задрожало и задребезжали стекла. «Спокойствие», — повторял про себя Вукович. Но повторяй не повторяй, тело ему не повиновалось, — опять он ринулся к Йолан отнять джинсы, но та опять оказалась проворней (а главное, выше). «Папусик!» — крикнула она, и джинсы через голову Вуковича перелетели к шоферу.

ПАПУСИК?!

Слово это мигом вернуло Хайдика к жизни. Значит, миновал кошмар, кончился шабаш и рассеялась тьма, если Йолан опять называет его «папусик». Он не только готов теперь сам подпрыгнуть до потолка, он, если надо, прут железный на радостях узлом завяжет, — все сделает для Йолан! И, поймав джинсы, протянул по ее примеру Вуковичу. Тот побаивается гиганта, однако ненависть сильнее, и с самоубийственным остервенением загнанной в угол крысы он кидается на Хайдика, но шофер встречает наскок с неколебимостью бронзовой статуи и меж неуверенно блуждающими руками Вуковича швыряет штаны обратно жене. Вукович к ней, теперь она подманивает его, дразнит, водя джинсами туда-сюда под самым носом, он так и этак, вот-вот поймает, но Йолан изловчилась, обвела, и брюки, распластав штанины, большой синей птицей полетели через всю кухню к Хайдику, высоко над Вуковичевой головой.

— Гоп! Есть! Пасуй сюда! Вот я, здесь! Держи, папусик! Кидай, мамусик!

И Вукович скачет, как кузнечик, вихляя голыми волосатыми ногами, но падает, споткнувшись, опрокинув табурет, ободрав об пол колено и руками въехав в бутылочные осколки; он вспотел, окровавлен, запыхался, но мучители не унимаются, исполинскими колоссами высятся они над ним, им хорошо, они здоровые, красивые и любят друг друга, они заодно, а Вукович чужак, пришелец, они наслаждаются этой игрой, обнаружив, что сила, преимущество на их стороне, и с изощренным сладострастием мучая слабого, себе подвластного, незащищенного; а Вукович вертится круговой овцой, глаза его безумны, последние клочья, лохмотья самообладания и человеческого достоинства сползли, слезли с него, единственная маньякальная мысль теплится в помраченном мозгу: во что бы то ни стало завладеть джинсами, неважно зачем и неважно как; все взрослые личины свалились, и он, безусый, оголенный, снова впал в детство с его жуткими темными страхами; Вукович не игрок теперь и не жулик, не герой разгульных ночей, не электротехник, Вукович просто МАЛЯВКА, которого обижают большие, мишень для злых дураков, для их идиотских шуток, боксерская груша, козел отпущения, которого можно долбать безнаказанно, вечный Лайчик-попугайчик.