Жаклин Арпман - Орланда

— С возрастом человек добреет. Я сохранил юношескую непримиримость, которую ты позволила «сожрать» опытности.

Они проверили половину работ, потом Орланда потянулся и сказал, что ему надоело и они закончат завтра.

— Чем ты хочешь заняться?

— Хочу любви!

И он оставил ее одну.

Раз уж благопристойность не позволяет нам последовать за Орландой, останемся с Алиной. Но что я вижу? Алина хочет пойти с ним. И она этим шокирована. Как получилось, что она позволила ему спать в одной с ней постели — супружеской постели! — пусть даже они с Альбером так и не поженились? Алина себя не узнает. Она хотела бы призвать на помощь привычную силу характера, но не находит ее. Куда девалось воспитание, где моя мудрость, что случилось с почтенными предрассудками, превращающими меня в серьезную женщину? К невероятному моему удивлению, я вижу, что Алина улыбается. Да, визит Орланды меняет ее! Скажу вслед за ней: где ты, госпожа Берже, скучавшая над чтением в кафе «Европа» и не слышавшая скрытого тока запретных мыслей? Уже неделю он — «вольный стрелок», и это завораживает Алину. Интересно, как мужчина кадрит женщин? Она думает о Поле Рено — он ее интригует, вспоминает Мориса Алькера, который смотрел на нее только исподтишка.

Алине было двадцать пять лет, когда Морис умер, сгорел от рака печени. «Если бы я и соблазнила Мориса — а он (Алина по-прежнему не желает называть его Люсьеном, а я не могу подсказать ей имя Орланда!) заявляет, что я бы сумела, — то лишь для того, чтобы выйти за него замуж: старинный друг дома иначе поступать не может, следовательно, я очень скоро осталась бы вдовой. Интересно, закончила бы я учебу? С Альбером мы бы точно не встретились, потому что я унаследовала бы дом в Линкбеке и осталась бы там жить. Что за существование я бы себе устроила? Думаю, снова вышла бы замуж». Алина вообразила себя женой делового человека, матерью двоих детей, одетой в костюмчики от Шанель, и вздрогнула от омерзения. «В принципе, моя жизнь мне нравится», — сказала себе Алина и удивилась: всего несколько дней назад она испытывала вселенскую печаль. «Да, я действительно люблю литературу!» Она вспомнила, с каким острым наслаждением изобретала в среду вечером брата: «Может, в один прекрасный день я и сама начну писать?» Впрочем, эта мысль показалась ей слишком дерзкой, и она отступилась. Итак, Алина решила навестить Жаклин, чей муж в эти дни тоже уехал по делам, и набрала ее номер.

— Ты моя спасительница! — воскликнула подруга. — Ольга, видите ли, чувствует себя совершенно потерянной без своего Ренье, вот и пригласила меня на ужин! Худшего удалось избежать — я предложила вариант ресторана, — но целый вечер наедине с ней… Бррр!

— О, да! — отозвалась Алина.

— Не увиливай! Помни о дружбе и поддержи меня в тяжком испытании. Она заедет за мной в восемь: если подскочишь немедленно, у нас будет целый час на интеллигентную беседу.

— Нечестно эксплуатировать добрые чувства одного человека для того, чтобы вытерпеть общество другого.

— Кто бы спорил… Но это так удобно!

Был одиннадцатый час, когда Орланда спустился с небес, куда так радостно взлетел, и пустился в поход по неровной брюссельской брусчатке. Слава богу, что Поль Рено уехал, — неблагодарный молодой человек и думать не думал идти на авеню Лепутр. Воровато оглядываясь, он прокрался на улицу Малибран — вдруг его там ждут? — побросал вещички в дорожную сумку и отправился на площадь Константена Менье. Ему не понадобилось звонить, чтобы почувствовать, что Алины там нет, и он резко затормозил посреди мостовой. Где она? Как с ней связаться? Ему казалось совершенно естественным жить в ее квартире в отсутствие Альбера, но он и представить себе не мог, что Алина, которую он оставил, чтобы поразвратничать, куда-нибудь уйдет. Сначала он решил дождаться ее — не в привычках этой женщины было возвращаться слишком поздно, а он может полежать на скамейке в сквере, положив под голову рюкзак. Увы, очень скоро у Орланды затекли ноги, и он рывком сел. Где она? Орланда подумал, прикинул… и ничего не придумал, но все-таки отправился в путь, как будто тело снабдило его ответом, в котором отказала голова: четверть часа спустя он смотрел, как Ольга, Алина и Жаклин выходят из ресторанчика, где они ужинали, прощаются и каждая идет к своей машине. Он встал рядом с маленьким «ситроеном» Алины, которая села за руль, делая вид, что не замечает его. Ольга была горе-водителем, так что приходилось ждать, пока она отъедет подальше.

— Ты совсем спятил! Я не хочу, чтобы тебя видели!

— Даже если я — твой брат? — спросил он, смеясь.

— Эта придумка не должна распространяться по миру.

Орланда, безусловно, знал, что друзья и родственники Алины практически никогда не встречаются, так что просто пожал плечами.

— Когда Альбер вернется, тебе все равно придется придумать мне какое-нибудь законное место в твоей жизни.

Она молча кивнула, соглашаясь, и я вытаращила глаза от удивления: итак, они принимают за данность, не требующую обсуждения, тот факт, что станут видеться, развивать свою странную связь, встроят Орланду в каждодневную жизнь.

— Ну, если не брат, так кузен.

— Ты прекрасно знаешь, что папа и мама, оба — единственные дети в семье.

— Так свали вину на дедушку. Я могу — по твоему примеру — выстроить родословную от Леона Берже.

Они вспомнили достойного нотариуса, который всю жизнь был воплощением честности и респектабельности, и расхохотались, как безумные.

Когда они приехали, Орланда, дрожа от нетерпения, попросил у нее ключи и взлетел на четвертый этаж, стремясь как можно скорее окунуться в счастье обретения родных стен. Пока медлительный, кряхтящий под грузом лет лифт вез Алину наверх, молодой человек уже обежал, как волк, метящий территорию, квартиру и направился прямиком к холодильнику.

— Ты не ужинал?

— Да ужинал, но так невнятно! Сидел в отвратительном ресторанчике у окна и уже собрался было отравиться пережаренной отбивной, но тут увидел мужика — он переходил улицу — ну точно моего типа: сорок лет, чудно одет, может, чуточку слишком самоуверен… Да, такие передо мной устоять не могут! Но я хотел есть!

Он энергично рылся в холодильнике.

— У тебя нет холодного мяса?

— На верхней полке. В фольге.

— Львов не кормили три дня , — произнес он, вытаскивая увесистый пакет.

Алина на мгновение застыла — так было и в самый первый раз, когда он повторил любимую фразу госпожи Берже: как ты мужеподобна! Александрийский стих с четко выделенной каденцией звенел в ее голове, пробуждая давние воспоминания. Растрепанный, смертельно бледный посреди бурь! Это стихотворение шло следом за «Око в могиле смотрело на Каина» в сборнике «Легенда веков», или нет, между ними было еще одно? Учительница французского читала им Виктора Гюго «через губу», потому что находила его слегка вульгарным (сама она любила только символистов), и не требовала, чтобы они шли дальше «Совести», но Алина пошла. « Львы!»