Татьяна Батенёва - Внучка, Жук и Марианна

Она старалась не смотреть на Николая, чтобы не вспоминать его губы, его шершавую ладонь на своей щеке.

— Я зайду вечером, попозже, — не спросил, а твердо сказал он.

— Ну да, конечно. — Катя посмотрела вниз, ноги были в грязи. Стало неловко, что он все это видел — как она валялась на земле, да еще разревелась, как маленькая. — Спасибо вам… тебе.

Она пошла к калитке, подобрала растерзанный пакет — у вольера ворона нахально долбила клювом рассыпанные шоколадные конфеты в ярких фантиках. Гром с интересом наблюдал за ней из-под опущенных бровей.

Николай смотрел ей вслед. Катя спиной чувствовала его взгляд.

Лена с мужем и уставшими от беготни по саду детьми ушли вечером. Катя прибралась, все время ловя себя на том, что прислушивается к звукам во дворе. Оставив дверь незапертой, пошла в душ. Вышла и снова прислушалась.

Она сама была не рада себе: и ждала Николая, и не хотела, чтобы он пришел. Пока все оставалось в ситуации, которую еще можно было повернуть вспять, и никому от этого хуже не будет. Соседи, добрые друзья — это уже немало. Если же их отношения примут новый характер, неизвестно, чем это обернется. Возможно, очередным разочарованием для обоих, а то и полным разрывом, враждой.

Катя слонялась по комнатам, прижав руки к груди, пыталась привести в порядок мысли — и не могла. Она не понимала, чего хочет больше. Сегодняшняя история с собаками и этот неожиданный поцелуй лишили ее привычного равновесия, а она-то так радовалась, что боль в сердце начала как будто утихать, а ледяная корка на лице растаяла…

В сумерках Николай подошел к калитке. Навстречу ему со стороны станции бежал Катин пес Жук. Издалека приветственно замельтешив хвостом, он подбежал к калитке первым, встал на задние лапы и ловко открыл вертушку. Калитка медленно отворилась.

— Вот, значит, как? — озадаченно произнес Николай. — Так ты, мошенник, прекрасно умеешь открывать вертушки? Как это понимать?

Жук сконфуженно прижал уши, кося глазами в сторону. Хвост выписывал уж совсем какие-то китайские иероглифы.

— А мне-то голову морочил, а? — Николай потрепал пса за холку. — Ну так что, это заговор?

Жук припал к земле, укрывая лапами нос. Собачья душа ушла в задние пятки. Как это Сосед пронюхал про их с Марианной дела?

— Ну ладно, пошли.

Николай шагнул в калитку. Жук поплелся следом и юркнул в будку. Он ждал серьезных неприятностей и уже готовил большой лай для вредной кошки.

Николай позвонил в дверь и тут же нетерпеливо нажал на ручку, вошел. В другом конце полутемного коридора стояла Катя, уронив тонкие руки. Он остановился, не решаясь пройти.

— Катя… — хрипло произнес Николай. — Я…

— Не надо ничего говорить, — тут же отозвалась она.

Подошла, молча глядя ему в глаза, протянула руку и легко провела по его лицу.

Николай шагнул к ней и крепко прижал к себе, зарываясь лицом в мягкие волосы. От нее почему-то пахло дождем.

— Это от пули? — Катя осторожно потрогала пальцем круглый, будто стянутый тесемкой шрам на его левом плече.

Николай приподнял голову.

— А-а, это от дурости…

— А… на спине?

— Да, в общем, тоже от дурости. — Николай ухмыльнулся. — Паренек у меня один, из новобранцев, гранату на учениях уронил, ну, я успел только ногой отшвырнуть и на него упасть. Мне спину посекло, а ему все равно в лоб осколок попал — комиссовали после госпиталя. Конечно, от дурости, учить надо было как следует, прежде чем в боевую часть посылать.

Лунные половики застелили пол, в тишине гулко тикали старые часы.

— Это ты нарочно говоришь, про дурость? Там же война была, а не конкурс анекдотов.

— Да на войне дурости не меньше, чем на гражданке, — снова усмехнулся он. — Может, даже больше. Кто от трусости глупеет, а кто и от храбрости. А там мозги нужнее, чем где бы то ни было… Давай не будем про войну, не люблю я…

— Бабушка говорила, ты — герой. — Катя положила руки ему на грудь и внимательно посмотрела в глаза.

— Да она же нас, учеников своих, вообще всех считала или гениями, или героями, это же Катерина Васильевна! — Николай погладил Катю по голове. — И ты, наверное, такая же, идеалистка?

— Я? Нет! — Катя откинулась на подушку. — Я как раз реалистка.

— Не уедешь? — вдруг напряженно спросил он. — Не уезжай!

— Ну вот, а в каком качестве я тут останусь? Фермершей становиться?

— В качестве моей жены, — твердо сказал Николай.

— Жены? Ты же меня совсем не знаешь! Может, я мегера? — засмеялась Катя.

— Ну и пусть, мегера так мегера, мне сойдет. — Он повернулся и с удовольствием стал рассматривать ее лицо. — Ну какая же ты мегера, я их повидал.

— Ну, у меня работа, своя жизнь… — грустно сказала она. — Это же был отпуск, надо возвращаться.

— Почему надо-то, я не пойму, — огорченно отозвался он. — Ты же сама знаешь, что не надо.

— Нет, ну ты подумай, ну что я тут буду делать? — Катя ладонью попыталась повернуть его лицо к себе. — Ну мы же с тобой взрослые люди! Я веб-дизайнер, у меня в Питере работа, обязательства, дела, квартира, в конце концов…

— Да-а, квартира… — Николай поднялся и стал натягивать джинсы. — Глупости ты говоришь, при чем здесь квартира? Работу и тут можно найти, в райцентре, а не хочешь, можно детей в школе учить — у них тут тоже информатика есть, а преподавателя нет. В конце концов, детей рожать мне — тоже работа…

— Детей? — улыбнулась Катя. — И много ты хочешь детей? Может, я вовсе не гожусь им в матери?

— Сколько Бог даст, столько и родим, чего загадывать? Если ты не годишься, тогда я не знаю, кто… Ты лучше прямо скажи — я не гожусь, не подхожу тебе, не тот кадр. Так честнее будет…

— Коля, подожди. — Катя села, укрываясь простыней. — Ты все не так понял. Ну не могу я так, сразу… У меня жизнь такая была… Нескладная, понимаешь? Я только сейчас в себя начала приходить. Может, благодаря тебе. Ты очень хороший, правда! Но ведь так, сразу, не бывает…

— Бывает, — отрезал он. — Все бывает вот так, сразу. Или никак. Ты извини, пойду я. Мне… мне надо сразу, чтобы ясность была. Завтра поговорим…

Он вышел, осторожно ступая по лунным полосам, словно мог раздавить этот свет.

Катя откинулась на подушки, укрылась одеялом. Стало вдруг холодно, будто снова кожа покрылась тонким льдом.

— Ну и пусть! — сказала она в темноту. — И не надо ничего. Все равно!

Горячая слеза скатилась по виску. Она сердито зажмурилась, запрещая себе плакать, и накрылась с головой.

Катя встала на рассвете. Накинув старую кофточку бабушки, от которой уютно пахло ее духами, долго сидела на лавочке перед домом. Смотрела, как поднимается над садом легкий парок, как зажигаются в траве стеклышки росы. Потом решительно встала, собрала вещи.