Бернис Рубенс - Пять лет повиновения

— Она мне подходит, — сказал он с невыносимой невинностью. — Только стоит немного больше, чем мы можем заплатить. Может, вы отдадите ее чуть дешевле?

Она бы с радостью просто так отдала кушетку, чтобы очиститься во искупление. Но такие щедроты невозможны для нечестивца, стоящего на пороге новых прегрешений.

— Мне нужно пятьдесят фунтов, — произнесла она просто.

Он посмотрел на банкетку.

— Вы не хотите продать и ее тоже?

Банкетка была последним стулом в доме.

Но ведь шарфу больше не требуется теплое местечко для отдыха. Мисс Хоукинс была счастлива отдать ее бесплатно в придачу к кушетке.

— Очень добрый поступок с вашей стороны, — похвалил ее священник.

Безумным взглядом она обвела комнату в поисках еще чего-нибудь, что могло пригодиться центру.

— Может, вы хотите что-либо еще?

— Вы, наверное, переезжаете? — спросил викарий, заметив наконец пустоту квартиры.

— Да, — ответила она с воодушевлением. — Я выхожу замуж. И мы переезжаем жить за город.

— Примите мои искренние поздравления. Это счастливое событие. — И, не переводя дыхания, без остановки спросил: — А обеденный стол вы берете с собой?

— О нет. Конечно, возьмите его тоже. Он, наверное, пригодится.

Бог должен видеть и слышать все. Он замечает все и повысит ей кредит.

— Вы так добры, слишком добры.

— Это в честь моей свадьбы…

Она радостно и светло смеялась, представляя, как их обеды с Моурисом переместятся на пол.

Святой отец заплатил ей пятьдесят фунтов хрустящими пятифунтовыми купюрами. Машину за мебелью пришлют позже, после обеда. Он благословил ее за добродетель и пожелал счастья в замужестве. Мисс Хоукинс немного совестилась за небольшую, вынужденную ложь. Но она ведь отдала ему последнее, что оставалось в ее пустом доме. Сегодня у них с Моурисом состоится прощальный совместный ужин. Брайан придет через три дня. За это время она подготовит матрону к вечному проклятию.

В понедельник утром мисс Хоукинс проснулась от собственного крика. Во сне она не видела ничего: ни места, ни людей. Там не было ничего, кроме черной пустоты. Только звук. Это был колокольный звон. Сначала нежный, едва слышный. Ей приходилось напрягать слух, чтобы пробиться сквозь оглушительную тишину. Как бы в ответ на ее усилия звук начал нарастать, и ей послышалась знакомая мелодия свадебного перезвона. Счастливо улыбалась и вслушивалась, подгоняя колокольчики и подпевая им, не размыкая губ. Постепенно тихие звуки набирали силу, перерастая в громкий торжественный свадебный марш. Лежала на спине и слушала. Нет, ошибки быть не могло. Она слышала, как весь невидимый мир благословляет свадебными колоколами ее свободу. Это утро принесет ей замужество, возможно не скрепленное печатью закона, но этот день станет днем свадьбы для нее и Брайана. Та услуга, которую он выполнит сегодня, и будет его клятвой верности и соединит их навеки. Она не сомневалась: колокола звонили в честь их свадьбы. Они звонили и звонили. Все громче, в нараставшем темпе. Теперь ее уже оглушали гул и грохот. Ее голова, казалось, превратилась в колокольню, и дикие звуки разрывали барабанные перепонки, пытаясь вырваться наружу. Она кричала и корчилась от боли. Быстро встала. Если бы она могла пропустить, не заметить этот наступающий день. Если бы время, сжалившись над ней, просто проглотило его. А следующим утром, проснувшись, она бы уже сама обнаружила себя у руин или на вершине безумных надежд. Знала, что ей предстоит совершить, знала, что нет альтернатив, и не могла найти в своем пустом и разоренном доме ничего, что хоть чуть-чуть подбодрило бы ее. Ничего не осталось, ничего… Значит, нечего и терять. Но унижение, последнее и самое чудовищное унижение, которое свершится сегодня, будет принадлежать матроне. Эти мысли помогли ей заставить себя одеться и приготовить завтрак: сегодня ей понадобятся все силы. Потом быстро убрала квартиру. Это отняло мало времени — ее окружала чистота пустоты. Осталась только спальня — будущий священный алтарь. Долго меняла белые простыни и тщательно закрывала их покрывалом, маскируя свои хитроумные замыслы искренним усердием. Сомневалась: стоит ли перевернуть матрас? Наверное, это должен был сделать Брайан? Она с радостью оставила бы это ему. Ей уже нечего больше отдать. Теперь ей осталось лишь заплатить названную цену, плотно закрыть глаза, разбудить матрону и разжать свои все понимающие ноги. Захлопнула за собой дверь спальни. Дольше оставаться там не было сил.

На кухне лежал открытый дневник. Семь страниц до освобождения. Пустая страница сегодняшнего дня притягивала ее взгляд. Хоть немного оттянуть написание страшного приказа… Почти безразлично перелистывала она годы своего примерного поведения и абсолютного послушания. Если и в оставшиеся дни до окончания приговора она сумеет проявить себя столь же достойно, это сотрет сомнения, перевесит все потери и принесет ощущение маленькой, но реальной победы. Даже если все вокруг полетит в тартарары ради этого. Решилась и взяла ручку, чтобы написать ужасный приказ. Самого приказа не боялась, но не могла найти подходящих слов. В ее лексиконе царила идеальная чистота, не запятнанная ни единым сомнительным словом или выражением, и в гудящей голове никак не складывалось ясное и чистое выражение того, что она намеревалась сделать. Как это описать? Выбрала простое: «Потратила 50 фунтов». Дневник, конечно, поймет, что она хотела сказать. Но, перечитав приказ, заметила некоторую неточность и лазейку для себя. Написанное просто обязывало ее истратить пятьдесят фунтов, где угодно и на что угодно. Мисс Хоукинс всегда строго относилась к себе и к выполнению своих обязанностей и не терпела нечестной игры. Поэтому сделала приписку: «Истратила 50 фунтов на услуги Брайана и заплатила только за один пункт». Осталась довольна: теперь все было предельно ясно и без всяких уловок. Еще раз прочла. Итак, приказ написан и требует исполнения.

Сомневалась, стоит ли печь непременный бисквит. Этот понедельник будет первым за долгие годы, когда она обойдется без обычной приправы к свиданию. Да и чай теперь уже пить было негде, и негде поставить свечи, и не было алтаря, скрытого от солнечного света. Но к чему сегодня церемонии? Это будет простая услуга вне храма, без святыни и без бисквита. Бог вездесущ, и Он освятит и примет все и без ритуала. Она решила не печь пирог и не наводить порядок. До прихода Брайана заняться было нечем. Пошла в спальню за носовым платком, но боялась наткнуться на белизну простынь: вдруг они смутят ее решимость своей чистотой и непорочностью. Но ведь не было пути назад. Приказ был написан и не мог быть уничтожен.

Села на пол в гостиной и постаралась не думать о том, что принесет ей этот день. Но как об этом не думать? Сидела посреди абсолютно пустой комнаты, где были только стены и она — и ни одного предмета, за который можно зацепиться взглядом. Все ее неясные мысли кружились там, над покрытым белыми простынями алтарем. Она заставляла себя сконцентрироваться на матроне. Ее ненависти должно было хватить надолго, чтобы удерживать жуткий образ. Ей нужно было держать мучительницу, пока услуга не закончится, а сколько времени потребуется на это, она совершенно не представляла. Надеялась, что все произойдет быстро и забудется легко. И тогда она сможет с чистой совестью поставить галочку в своей маленькой книжке. А потом, когда никто не будет подглядывать, перепишет этот приказ на страницу дня ее свадьбы, где ему и положено быть. Усиленно думала о матроне и впервые не могла сосредоточиться на своем давнем и надежном раздражителе. А вдруг ее темная тень притаилась где-нибудь в углу и мисс Хоукинс не сможет до нее дотянуться? Если матрона не появится, то все случится с ней, мисс Джин Хоукинс… И тогда она осквернит белоснежные простыни, и именно она будет кричать и молить Бога о снисхождении, клянясь Ему, что только выполняла приказ. Решила сейчас надеть подвенечное платье, чтобы хоть в собственном воображении все соответствовало предстоявшему действию. Она — невеста, и эти простыни — Богом данное право.