Пол Боулз - Полночная месса

Три дня человек пролежал в глубоком забытьи. Когда он пришел в себя на четвертый, ему показалось, что он побывал на другом краю света. Ему очень хотелось есть, но в доме нашлась лишь сухая корка. Пожевав ее, он дошел до своего сада на краю оазиса и набрал фиг. Потом сел и съел их все. О жене он даже не подумал — он совсем забыл свою жену. Когда мимо проходил сосед и окликнул его, он ответил вежливо, точно разговаривал с чужаком, и сосед ушел озадаченный.

Мало-помалу здоровье возвращалось к человеку. Каждый день он работал в саду. Когда спускались сумерки, возвращался домой, посмотрев на закат и на красную воду, готовил себе ужин и ложился спать. Друзей у него не было: хотя люди с ним заговаривали, он их не узнавал и лишь улыбался и кивал им. Потом горожане стали замечать, что человек больше не ходит молиться в мечеть. Начались пересуды, и как-то вечером к человеку домой пришел имам — поговорить.

Пока они сидели, имам прислушивался, не ходит ли где-нибудь по дому жена человека. Из вежливости он не мог спросить, но думал о ней и недоумевал, куда она делась. Из дома человека он ушел в сомнениях.

Человек же продолжать жить своей жизнью. Однако горожане только о нем и судачили. Они шептались, что человек убил жену, и многие предлагали собраться и обыскать его дом, чтобы обнаружить останки. Имам был против: он лучше сходит и снова поговорит с человеком. На этот раз он дошел до самого сада на краю оазиса, и увидел, что человек, довольный, работает там среди растений и деревьев. Имам понаблюдал за ним какое-то время, затем подошел ближе и перекинулся с ним парой слов.

День клонился к вечеру. Солнце уже закатывалось на западе, и вода на земле начала краснеть. Наконец, человек сказал имаму:

— Сад очень красивый.

— Красивый он или не красивый, — ответил имам, — ты должен благодарить Аллаха за то, что позволил тебе его иметь.

— Аллаха? — удивился человек. — Кто это? Я о нем никогда не слыхал. Я сам вырастил этот сад. Я выкопал каждую канаву и посадил здесь каждое дерево, и мне никто не помогал. Я ничего никому не должен.

Имам побледнел. Он простер руку и очень сильно ударил человека по лицу. А потом быстро вышел прочь из сада.

Человек остался стоять, держась ладонью за щеку.

«Он обезумел», — решил он, когда имам ушел.

В тот же вечер в мечети собрались люди. Между собой они решили, что человеку больше не место в их городе. С утра пораньше большая толпа мужчин с имамом во главе пришла в оазис и направилась к саду человека.

Впереди бежали мальчишки — они попали в сад гораздо раньше. Мальчишки рассыпались по кустам и, пока человек работал, начали бросать в него камни и оскорблять его. Тот не обращал на них внимания. Потом один камень ударил ему в затылок. Человек бросился на обидчиков. Когда те убегали, один споткнулся, и человек поймал его. Он хотел удержать мальчишку и спросить: «Зачем вы бросаете в меня камни?» Но мальчишка только визжал и вырывался.

А горожане, уже подходившие к саду, услышали крики и бросились вперед. Они оттащили мальчишку и принялись избивать человека мотыгами и серпами. Уничтожив его, они бросили тело головой в канаву, а сами направились в город, вознося Аллаху хвалы, что мальчик невредим.

Деревья понемногу умерли, и сад вскоре исчез. Осталась одна пустыня.

1963

С тех пор как война кончилась, беспорядки только усиливались каждый год. Фрейлейн Виндлинг знала, что они есть, но с самого начала решила не обращать на них внимания. На первых порах были только слухи о массовых арестах. Люди говорили: «Тысячи мусульман отправлены во Франции в тюрьму». Вскоре начали исчезать ее друзья, такие как юный Башир и Омар бен Лахдар, почтмейстер из Тимимуна, которые однажды утром внезапно испарились — во всяком случае, ей так сказали; когда она вернулась следующей зимой, их не было, и она никогда их больше не видела. Люди просто делали вид, будто не понимают, когда она заговаривала об этом. После того, как военные действия разгорелись не на шутку, добраться через беспокойную область до ее оазиса еще было можно, хотя националисты несколько раз пускали под откос поезда и срывали транссахарские грузовые перевозки. Там, на юге, сражения были далеко, а после долгой поездки по безлюдной пустыне казались еще дальше, словно за морем. Если бы люди ее оазиса заразились вирусом недовольства с далекого севера, — а ей это представлялось почти немыслимым, — тогда фрейлейн Виндлинг оставалось только пожелать им победы, хотя она была уверена: война принесет им одни невзгоды. Они бы сражались за собственную землю, жертвовали своими жизнями ради победы. Между тем, люди помалкивали; жизнь была трудной, но мирной. Все знали о войне, идущей на севере, и все были довольны, что она далеко.

Летом фрейлейн Виндлинг преподавала в Фрайлюфтшюле в Берне и развлекала учеников рассказами о том, как живут люди в большой африканской пустыне. В ее деревне, рассказывала фрейлейн Виндлинг, люди все делают своими руками из того, что предлагает пустыня. Они живут в мире вещей, созданных из обожженной земли, плетеной травы, пальмовой древесины и шкур животных. Никакого металла. Хотя она не сознавалась детям, это было не совсем так: в последнее время женщины стали носить воду в пустых канистрах из-под масла, а не в бурдюках из козлиной кожи, как прежде. Она пробовала отговорить своих деревенских подруг от этого новшества, объясняя, что канистры могут отравить воду; женщины согласились, но по-прежнему ими пользовались. «Это от лени, — решила она. — Канистры легче носить».

Когда заходило солнце, а из оазиса к гостинице поднимался прохладный воздух с горчинкой древесного дыма, она вдыхала его в комнате и бросала все, чем бы ни занималась. Надев бурнус, она поднималась по лесенке на крышу. Там лежало одеяло, на котором она принимала солнечные ванны по утрам; фрейлейн Виндлинг растягивалась на нем, сохранившем жар ушедшего солнца, и глядела на закатное небо. Одной из радостей дня было смотреть, как свет меняет оазис внизу, когда сумерки и дым от вечерних костров постепенно обволакивают долину. Всегда наступал тот миг, когда оставался лишь размытый контур, ровный и точный, скопление глинобитных призм, образующих деревню, и группа высоких финиковых пальм у входа в нее. Вот уже скрывались из вида дома, мало-помалу исчезала высочайшая пальма, и, если не появлялась луна, оставалось лишь угасающее небо, острые края камней в хаммаде [11] Каменистый участок в пустыне, откуда ветром сдуло песок. и простор тумана, что стелился по долине, но не добирался по скалам к гостинице.

Раза два каждую зиму деревенские женщины приглашали фрейлейн Виндлинг поискать с ними растопку среди безбрежных барханов. Свет слепил нестерпимо. Ни одной веточки или стебелька на песке, и все-таки женщины, бредущие босиком вдоль хребтов, определяли места, где прятались корни, наклонялись, обнажали их и выкапывали.