Юз Алешковский - Предпоследняя жизнь. Записки везунчика

«Спасибо, Владимир, теперь я с удовольствием посмотрела бы что-нибудь интересненькое».

О'кей, притараниваю из своей комнатушки несколько отличных досок, по дешевке купленных у одного шаромыги, пару замечательных — с бирюзой — складней и обалденную акварель Зверева, у него у самого случайно взятую за литр водяры… прекрасного мазилу так ломало с бодуновой трясучки, что кисточка из пальцев выскользнула на пол… он с трудом ее отыскивал, ползая по полу, и не находил… а когда врезал на халяву виски из горла моей фляги — моментально нашел… конечно, ничего этого я гостье не рассказал.

«Выбирайте, Джо, что хотите, я назначу невысокую, но, извините уж, твердую цену, не сомневаюсь, что она вас устроит».

Глаза у Джо невольно разбежались; предложенный мною товарец был не паленым и весьма привлекательным, но вовсе не таким уж ценным; на крутые ценности я пока что не тянул; главное было — заделать хорошую репутацию и приличную клиентуру; в сей бизнес и следовало вмазать первоначальный капиталец.

«Очаровательно… это все, что у вас есть?»

«Завтра должно быть кое-что еще… тут у нас свои, знаете ли, трудности».

«Отлично, сегодня я взяла бы вот это, это и, пожалуй, это… нет, еще и это… пока что хватит… я себя разоряю».

«О'кей, — говорю, — во-первых, туфты у меня не бывает, во-вторых: 3 доски, XVIII век — по 200 баксов, 1 складень — 150, пьяный акварельный Зверев — 100, цена (мысленно сам с собой каламбурю, не зверская), цена — ниже нормальной… всего — 850… это очень выгодная для вас сделка, мэм, очень… многие, поверьте, хотели бы быть сейчас на вашем месте… мы ведь тут отлично знаем тамошние ваши цены».

«Хорошо, я вам благодарна… если не исключен дискаунт — он для нас дороже денег, — я взяла бы еще это и это… и, пожалуй, вот это, пардон, просто не могу остановиться».

Азартному русскому покупателю я б не преминул шутливо заметить: чего уж тут думать — или, как говорится, хер пополам, или манда вдребезги, но ведь с американской теткой не поболтаешь по душам.

«Пусть, — говорю, — будет по-вашему: 850, плюс 2 доски по 200, плюс последний у меня в данный момент складень — 150, всего — 1400, дискаунт — 5 процентов, всего — 1330, поздравляю, вы умножили свою коллекцию, не говоря о будущем профите… помните мое слово: цены вскоре станут фантастически бешеными, главное, баснословно увеличится спрос на вещи… Россия, сами понимаете, не исторически бездонная бочка с сокровищами, хотя скоро уж век как их расхищают».

«Для меня, Владимир, это не бизнес, а хобби… завтра, если не возражаете, приду с тремя друзьями, естественно, мы будем крайне осторожны… как вам нравится русское слово, придуманное приятельницей, она известная славистка: бес-по-коитус».

Я искренне посмеялся.

«Замечательное слово… ваша подруга, видимо, фригидна?»

«Что вы, наоборот, просто она голубая… вы не находите, что всем нам нужно руководствоваться не логикой нравственности, а внимать зову мыслей и эмоций так, как поступали Раскольников и Митя Карамазов?»

«Митя, по-моему, внимал не просто животным эмоциям, а духу истинной любви и образу красоты, которая окрыляла его и чуть было не довела до убийства папашки… философия Раскольникова никогда не была мне близка, а «беспокоитус» будет мною взят на вооружение, передайте спасибо приятельнице».

«Великолепно… ваш английский прекрасен… интимный выбор партнера, Владимир, очень нелегкое дело… более трудное, чем принятие решения, кому отдать свой голос… особенно если ты имеешь гражданскую совесть республиканки, а психика твоя воспитана демократически и в духе новорожденной политкорректности, но когда и наоборот… впрочем, у вашей страны все это впереди… скажу по секрету вот что: личность Солженицына мне неприятна, но чисто политологически я всегда соглашалась с ним в одном: сегодняшней России нужна не безбрежная, саму себя, как у нас, уничтожающая либеральная демократия, а просвещенная политическая система, способная возродить саморазвитие всех порядков существования общества в оставшемся после Советской власти социальном и культурном хаосе, понимаете?»

«Как говорят русские, вашими бы устами мед пить, дорогая Джо», — сказал я, запоздало поняв, что говорю двусмысленные вещи, похожие на похабный намек, в стиле будущей эпохи Клинтона, большого любителя «ввинтить болт в башню», как любил выражаться мой уркаганистый дядюшка.

На мои слова Джо демонстративно не отреагировала, из-за чего я пристыженно покраснел, инфантил проклятый, и поинтересовался, что у нее за профессия; оказалось, что она профессиональный «байографер» — создательница, видите ли, популярных политических жизнеописаний республиканцев, пожелавших стать конгрессменами, сенаторами, иногда и хозяевами Белого дома.

«А вы могли бы тиснуть биографию демократа, кандидата в президенты?»

«Не смешите, Владимир, за приличный гонорар я бы настрочила краткое, но емкое и красочно обзорное деловое резюме для самого дьявола, причем со времен рая до ада и наших дней… оно несколько ретушировало бы его ориентации — расовую, политическую и сексуальную… да, настрочила бы, несмотря на то, что все мы, согласитесь, ходим если не под Богом, то под двумя богинями: объективностью и политкорректностью… что бы ни говорили о стандартности нашего мышления, — психика у рядового американца своя, причем менее здоровая, чем у вашего обывателя… мне даже кажется, что в России гораздо больше психики на душу населения, чем у нас и на Западе вообще… до завтра, большое за все спасибо, русский обед прекрасен… мне очень жаль, я вынуждена поспешить к друзьям… как у вас говорят: уходя, уходи к ебени дедушке… кстати, пожалуйста, не беспокойтесь о завтрашнем угощении, к сожалению, мы будем сыты, до скорого».

К выраженьицу этому обкорнанному и фальшаковому была у меня аллергия… ну что это за тупо зазубренное безобразие вместо родного «до свидания», с нежной его грустью перед расставанием, с надеждой на новую встречу?..

Джо охотно расплатилась и сложила всю приобретенку в фирмовую пустую сумку; мы простились.

Опс поджал свой обрубок, тяфкнул пару раз и сокрушенно взвизгнул, так враждебно глянув на меня исподлобья, что белки его глаз слегка потемнели и угрожающе сверкнули, как у полового соловья-разбойника… длиннющие уши поникли, он поджал смешной свой обрубок с игривой на конце блондинистой кисточкой, весь сделался похожим на жалкого, унылого и мрачного неудачника, безошибочно почуявшего: роман накрылся.

Джо присела перед ним, обняла, они расцеловались; Опс поплелся на свою лежанку; внезапно я ощутил, что, в сущности, он — это я, а я — это он, то есть что сейчас мы с ним — одно целое, лишенное того, чего хотелось бы нам обоим.