Гари Штейнгарт - Приключения русского дебютанта

В другой раз, когда его не будет клонить в сон, он обязательно взломает дверь в запечатанную комнату. Ни у кого не должно быть секретов от Владимира Гиршкина. Он позовет на помощь Яна; Ян — любитель вышибать преграды плечом. Им постоянно приходится заменять стекла в машине.

И рано или поздно он таки переедет к ней. Коэн показал ему докладную записку Александры. А значит, деваться им некуда.

После работыВладимир с Морган обычно ехали в город и обедали капустным супом в новом кришнаитском заведении или отправлялись в «Модерн», где пили кофе по-турецки, просыпались, оживлялись, пихали друг друга ногами под столом в быстром темпе диксиленда. Но чаще они гуляли — бодрым шагом, подстегиваемые ноябрьским холодком. Борясь с ветром, они забирались на вершину Репинского холма, самого высокого холма Правы, зеленого Акрополя, лишенного, увы, своего Парфенона. Сверху Старый город на противоположной стороне реки казался грудой безделушек на домашней распродаже: пороховые башни напоминали почерневшие перечницы, дома в стиле модерн — коллекцию позолоченных музыкальных шкатулок.

— Нет, это что-то, — сказала однажды Морган. — Только взгляни на все эти краны у «К-марта». Те, кто приедет сюда через двадцать лет, никогда не узнают, как тут все было. Им придется читать твои стихи, или стихи Коэна, или метаэссе Максин…

Владимир смотрел не столько на золотистый город, сколько в другую сторону — на непременный ларек с сосисками, грязноватую колбасную лавчонку «Имбисс», которую местные соорудили на скорую руку, чтобы кормить голодных немцев.

— Верно, время сейчас особенное, — отвечал Владимир, косясь на маленькую пухлую сосиску, завернутую в ржаной хлеб. — Но мы должны остерегаться вторжения… э-э… ну ты понимаешь… транснациональных корпораций.

— Я чувствую себя здесь удивительно легко, — продолжала Морган, не обращая внимания на его слова. — Все тревоги куда-то отступают. В прошлом году в колледже, когда я заходила в комнату, куда привозили почту, я часто застывала как вкопанная и на меня накатывала жуткая паника. Какое-то… необъяснимое… безумие. С тобой такое бывало, Владимир?

— Конечно.

Он скептически посмотрел на нее. Паника? Что она знает о панике? Весь мир лежит у ее ног. Когда большая птица в лесу, сова наверное, попыталась съесть Владимира, Морган стоило лишь произнести «фу!», произнести твердо, с интонацией «клиент-всегда-прав», и птица, жалобно ухая, немедленно улетела обратно под полог листвы. Паника? Сомнительно.

— Кровь отливает от рук и ног, — говорила Морган, — потом и от головы, и все плывет перед глазами. Университетский психотерапевт сказал, что это классический приступ страха. Ты когда-нибудь ходил к психотерапевту, Владимир?

— Русские не верят в психиатрию, — объяснил Владимир. — Наша жизнь трудна, и надо терпеть.

— Я просто спросила. Так вот, эти приступы случались среди бела дня, когда абсолютно ничего не происходило. Странно. Я знала, что университет я закончу, и училась я неплохо, у меня были классные друзья, я встречалась с одним парнем, не самым умным на свете, ну, сам понимаешь… колледж.

— В Огайо.

Владимир попытался представить себе это место. И вспомнил о Средне-Западном прогрессивном колледже, где он недолго пробыл. Эстафета голышом на празднике рабочей солидарности, жаркие, «дай-узнать-тебя-поближе» душевые, массовый кризис сексуальной ориентации в разгар весны. По части приступов страха пальма первенства точно принадлежала его колледжу.

— Да, в Огайо, — подхватила Морган. — Я хочу сказать, у меня было все в порядке. Ничего плохого. С родителями вполне нормальные отношения. Мать часто приезжала из Кливленда навестить меня, а когда я провожала ее до машины, она начинала плакать и говорить, как мне повезло и какая я красивая да замечательная. Приятно, но и немножко неловко. Иногда она проезжала сто пятьдесят миль только для того, чтобы привезти мне новую телефонную карту или упаковку содовой, а потом разворачивалась и ехала обратно. Не знаю, наверное, она вправду скучала. За год до того они разругались с моим братом. Папа вроде как силком заставил его поработать в своей фирме летом, это было слишком для него… Кажется, брат сейчас в Белизе. От него не было известий с прошлого Рождества. Почти год прошел.

— Мамаши. — Владимир покачал головой и застегнул куртку Морган: ветер усиливался.

— Спасибо, — поблагодарила Морган. — Ну и психотерапевт все допытывался: может, меня что-то угнетает? Беспокоюсь об оценках? Или у меня проблемы с законом? И не залетела ли я? Но конечно, ничего такого не было… Я была обычной хорошей девочкой.

— Гм, — Владимир ее почти уже не слушал. — В чем же, по-твоему, было дело?

— В общем, врач сказал, что мои приступы страха были как бы прикрытием. На самом деле я чувствовала жуткую злость, и приступы страха не позволяли мне сорваться. Они — вроде предупредительных знаков, а без них я бы совершила что-нибудь дикое. Ну, например, стала бы мстить.

— Но это на тебя совершенно не похоже! — Владимир искренне недоумевал. — С чего вдруг ты могла бы сорваться? Послушай, я в психологии плохо разбираюсь, но чему учит нас современная наука? Если у тебя проблема, виноваты родители. Но твои мама с папой кажутся абсолютно разумными людьми. — Он не кривил душой. По рассказам Морган, ее родители жили в доме, построенном уступами на Лесном бульваре, там они вырастили Морган и еще двух среднезападных детей.

— Я тоже думаю, что с ними все в порядке, — согласилась Морган. — Но на братишек они все-таки давили, хотя старшая из детей — я.

— Ага! А второй брат, он тоже прячется в Белизе?

— Нет, он в Индиане. Менеджер по маркетингу.

— Прекрасно! Какой-либо закономерности здесь не просматривается, — с облегчением вздохнул Владимир. Он и сам немного испугался: если с Морган что-то не так, то каковы тогда шансы у Владимира Гиршкина, выходца из семьи советских евреев? С тем же успехом Морган могла бы заявить, что Толстой ошибался и счастливые семьи не походят друг на друга. — Послушай, твои приступы страха, они участились в последнее время или стали реже?

— Вообще-то, с тех пор, как я приехала в Праву, ни одного не было.

— Понятно… понятно.

Владимир сцепил пальцы, как обычно делал доктор Гиршкин, размышляя над запросом из министерства здравоохранения. Он определенно обеспокоился, но что именно его тревожило, толком не знал. Они, двое любовников-чужестранцев, просто беседуют. Легко, без напряга.

— Давай уточним, что конкретно говорил твой психиатр, — напрягся Владимир. — Он сказал, что приступы страха — нечто вроде прикрытия, они не позволяли тебе «сорваться». Хорошо. А теперь скажи, находясь в Праве, не делала ли ты чего-нибудь… гм… говоря твоими же словами, «дикого» или «мстительного»?