Нил Шустерман - Возрождение Теневого клуба

По дороге в свою комнату я думал о бывших членах Теневого клуба: о Шерил, которая подхватила невзначай высказанную мной идею объединить всех «вторых» ребят в тайную организацию и сделала её реальностью; о её младшем брате Рэндале, которому всегда не хватало сотой доли секунды, чтобы стать лучшим пловцом школы; о Даррене Коллинзе, баскетболисте, которому никогда не доставалось той славы, которой он заслуживал; о Джейсоне Пересе, мечтавшем о соло на трубе, которого ему не поручали; о Карин Хан по кличке «О_о», которой постоянно не хватало всего одного очка, чтобы стать лучшей ученицей; об Эбби Сингер — второй по популярности девочке в школе. И, конечно, о себе — вечном серебряном призёре на стометровке...

Всё это казалось страшно важным всего лишь несколько месяцев назад, но когда терроризируешь своих врагов так, как это делали мы, жажда крови притупляется. И хотя мне по-прежнему хотелось совершенствоваться в своём любимом занятии, стремление стать лучше, чем кто-то, пропало.

В конце концов, я примирился с самим собой, я примирился с тем, что мы натворили, но с ненавистью на лице Остина — нет, с ней я примириться никак не мог.

— Тайсон, ты меня ненавидишь? — спросил я, переступив порог его спальни тем же вечером. Когда-то это была наша гостевая комната, но теперь в ней постоянно проживал только один гость — Тайсон.

Вместо ответа он показал мне рисунок, над которым работал.

— Нравится? — спросил он. Это был изящный карандашный набросок городского пейзажа на фоне неба.

— Нравится, — ответил я с хитрой усмешкой. — Тут нет огня.

— Ха-ха, — сказал Тайсон. Думаю, он был единственным человеком, с которым я мог шутить на эту тему — наверно, потому, что я сам присутствовал при его последнем поджоге, когда Тайсон уничтожил собственный дом и едва не угробил нас обоих. Нет, я не считаю себя причиной всех бед мира, но в том пожаре была большая доля моей вины: именно я толкнул Тайсона на этот страшный поступок.

Я взглянул на картинку— она и вправду была хороша, впрочем, как все рисунки Тайсона. И я недаром отметил отсутствие в пейзаже горящих предметов — это было хорошим знаком. Тайсон слишком часто рисовал пламя, пожирающее самолёты, постройки, людей... Его психотерапевт утверждал, что ему полезно давать свободу своим внутренним демонам через живопись. И всё равно это производило жутковатое впечатление.

В том, как Тайсон стал частью нашей семьи, есть моя заслуга, которой я немножко горжусь. После того, как сгорел маяк и я спас Тайсона от смерти в океане, парня забрали у его приёмных родителей — третьей семьи, в которой он жил с момента гибели своих настоящих папы с мамой, когда Тайсон был ещё совсем маленьким. Взять его к себе на воспитание никто не стремился, так что Тайсону грозил детский дом под названием «Благословенное пристанище». Какое там «благословенное», какое там «пристанище»! Это был убогий сиротский приют с цинично лживым названием для детей, которые совсем никому не нужны. Я настоял, чтобы мы забрали Тайсона к себе, стали его новой семьёй. Мои родители, конечно, не пришли в восторг при мысли, что в их доме поселится неблагополучный ребёнок с наклонностями пиромана, однако они понимали, что перед ним я даже в ещё большем долгу, чем перед Остином. Несмотря на из ряда вон выходящую историю наших с Тайсоном отношений, социальная служба вынуждена была согласиться, что лучше отдать его нам, чем засадить в «Благословенное пристанище». В раннем детстве я всегда мечтал о брате; и хотя Тайсон был не совсем тем, кого бы я представил себе в этой роли, тем не менее, сама идея мне нравилась.

Он перевернул лист своего альбома для набросков и принялся за новый рисунок, забыв (или прикинувшись, что забыл) вопрос, с которым я вошёл в его комнату. Нет, так легко ему от меня не отделаться.

— Так как, Тайсон, — повторил я, — ты меня ненавидишь?

Он поёрзал.

— Ну да, а как же. Ну, может, немножко.

— А может, «множко»? — допытывался я.

— Не знаю, — ответил Тайсон. — Где-то между немножко и «множко»... но ближе к немножко. Правда, симпатии у меня к тебе больше, чем ненависти, не то я бы не согласился здесь жить.

Я улыбнулся.

— Знаю, ты терпеть не можешь, когда я вытаскиваю тебя из постели посреди ночи.

Тайсон мыкнул, словно недовольный бугай. Частью искупления моих грехов в отношении него стала обязанность заводить будильник на час и на четыре часа ночи, поднимать Тайсона и тащить в туалет в надежде отучить его от милой привычки писать в постель, о которой я так доходчиво объявил всей школе.

— Когда люди ненавидят тебя до коликов в животе — как ты с этим справляешься? — спросил я.

— Никак, — ответил он, и я сообразил, что глупо было спрашивать об этом парня, у которого при малейшем проявлении ненависти в его адрес сносило крышу. — Ты про Остина, что ли? — спросил он, вспомнив, где я сегодня обедал.

Я кивнул.

— Надеялся, что он скостит мне срок по причине хорошего поведения.

— Похоже, ты получил пожизненное без права на досрочное освобождение?

— Ещё хуже, — сказал я. — Меня отправили в изолятор для смертников.

И тут Тайсон сказал кое-что, чего я никогда не забуду.

— Иногда люди видят тебя таким, каким они хотят тебя видеть, как бы ты ни старался изменить их отношение к тебе. Они скорее вывернут наизнанку весь мир за удовольствие смотреть на тебя как на грязную тварь.

Прошло совсем немного времени, и я узнал, до чего Тайсон был прав.

Смертоносная отрава, заваренная Теневым клубом, в конце концов закипела бы и полилась через край сама по себе, независимо ни от чьих усилий — я в этом убеждён; но по-настоящему огонь под котлом распалило прибытие в наш город одного человека.

Как правило, бывает так: когда в ваш жилой район переезжают новые мальчик или девочка, на поверхности стоячего пруда бытия это событие не вызывает никакой ряби. Новенькие незаметно для посторонних глаз проскальзывают в дальний конец классной комнаты или просто подменяют собой кого-то, кто только что выбыл. Но иногда появление новенького подобно прыжку очертя голову в тихий бассейн, сопровождающемуся громким всплеском и фонтаном брызг. Алек Смартц был именно из таких.

Алек, стройный, симпатичный парень, заявил себя сразу на высший уровень — как в социальном, так и в академическом и даже спортивном плане. Он не был самым рослым в школе, но почему-то казался на голову выше других. Его появление в наших рядах носило некий мистический характер, и Алек быстро стал легендой.

Скажу сразу, чтобы не вызывать кривотолков: у меня с Алеком не возникло никаких проблем. Ну разве что совсем небольшая — когда дело коснулось его и Шерил — но об этом потом.