Владимир Контровский - Рассказы Старого Матроса

Вдова капитана Доумена подарила судно Морскому колледжу и в тридцать восьмом «Катти Сарк» отбуксировали из Фалмута на Темзу и поставили рядом с учебным кораблем «Уорчестер». Клипер стал учебно-тренировочной базой для будущих моряков.

Нэн снова была счастлива. Её корабль жил, по его палубе ходили кадеты, вдыхавшие магию дальних морских дорог. Они тоже хотели плыть навстречу рассвету и горизонту, и на душе у ведьмы теплело — у ведьм, оказывается, тоже есть душа…

Но снова пришла война. Над высокими мачтами «Катти» гудели самолёты, и падали с неба бомбы, и полыхали пожары. Нэн ненавидела войну и очень любила свой корабль. И она поднимала к небу руки и закрывала клипер, отводя от него железо, начинённое взрывчаткой. И люди удивлялись чуду — корабль простоял на Темзе всю войну и остался невредим. Бомбы рвались неподалёку, но ни одна из них не попала в «Катти Сарк», и ни один осколок даже не поцарапал её стройное тело.

Война кончилась, но беспокойство за судьбу корабля не покинуло ведьму. Клипер старел — даже у самых крепких кораблей есть свой срок жизни, — и Нэн опасалась, что в один не самый прекрасный день её «Катти» попросту разберут на дрова. В Англии хватало людей, для которых слово «память» не было пустым звуком, но не они решали и определяли судьбу клипера. И тогда ведьма Нэн, за много лет жизни среди людей очень хорошо изучившая все хитросплетения законов и правил, по которым жил гигантский муравейник, именуемый «цивилизованным миром», взялась за дело. Невидимая и неслышимая, она летала по улицам Лондона и по всей Англии, проникала в дома и во дворцы очень важных персон, слушала, запоминала и шептала, шептала, шептала в уши, не желающие слышать и слушать. Слова её были разными, но смысл их сводился к одному: «Мой корабль должен жить».

И маленькая, но по-шотландски упрямая вересковая ведьма добилась своего. Было создано специальное Общество сохранения «Катти Сарк», и это общество приняло решение превратить «Катти Сарк» в национальный памятник. Десятого декабря тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года — кораблю уже исполнилось к этому времени восемьдесят пять лет — знаменитый клипер совершил свой самый последний рейс: короткий переход по Темзе в Гринвич, к месту вечной стоянки. Во время прилива судно ввели в железобетонный котлован шестиметровой глубины, а когда вода ушла, и клипер сел на выставленные под его днищем кильблоки, вход в этот сухой док заделали бетонной стенкой. И на этой стенке появилась надпись: «Здесь сохраняется «Катти Сарк» как памятник своего времени, как дань уважения людям и кораблям эпохи паруса».

«Ну что ж, — думала ведьма, рассматривая эту надпись. — Значит, я старалась не зря. Есть, есть ещё среди людей те, кому нужны и память, и мечта, и красота».

Нэн осталась жить на своём корабле, ставшем музеем, — куда же ей было ещё идти? Она побывала в родных местах, но ей там не понравилось. Цивилизация наступала: города расползались вширь, рассыпая по зелёным лугам цветную мозаику коттеджей, и асфальтовые ленты автострад рассекали и выглаживали вересковые холмы. Мир принадлежал людям — племя ведьм уходило в горы, прятались в свои тайные укрывища крошки-эльфы, и уже давно никто не слышал по ночам звон их серебряных колокольчиков. Родные места стали чужими для Нэн Короткой Рубашки…

Летящая ведьма жила на «Катти Сарк» — она была истинной хозяйкой корабля-музея. Она радовалась, что спасла свой корабль от смерти и, хуже того, от забвения, но со временем радость её всё явственней обретала оттенок горечи. Мир людей продолжал меняться — Нэн это видела, и ей не нравились эти изменения. Ей не нравилась лихорадочная «деловая» суета, теснившая знаменитую английскую сдержанность и верность традициям; не нравился темп жизни, оставлявший всё меньше и меньше места для настоящего — для мечты и красоты. Да и сама красота всё чаще оборачивалась каким-то уродливым гротеском, пародией на красоту, злым шаржем компьютерной графики, бездушной поделкой шоу-бизнеса.

Ей не нравились корабли, заходившие в Темзу. Пароходы, которые так не любил её Джон, и теплоходы, пришедшие на смену пароходам, всё-таки ещё походили обводами на корабли, а вот контейнеровозы и автомобилевозы были уже просто угловатыми плавучими ящиками. «Они похожи на корабли не больше, чем банковский сейф похож на белого лебедя, — раздражённо думала Нэн, разглядывая с верхушек мачт унылые серые громады. — На таких кораблях нет моряков — там работают рабочие, обслуживающие конвейер по доставке груза с континента на континент. Они работают там, как на любом береговом заводе, и даже не замечают, что их завод плывёт по океану. Я не удивлюсь, если узнаю, что «моряки» этих «кораблей» ни разу не вдыхали полной грудью солёный морской ветер. Им этого и не нужно — их заботит совсем другое».

И ей всё чаще и чаще не нравились люди, посещавшие её корабль. Она слушала их разговоры, иногда читала мысли, простые и незатейливые, и Нэн не нравились ни эти мысли, ни эти разговоры. Многие люди приходили на её корабль не для того, чтобы прикоснуться к истинной красоте и увидеть воочию кусочек славного прошлого, а ради престижа, ради того, чтобы потом небрежно обронить «Видел я эту «Катти Сарк» — ничего особенного», или же просто потому, что посещение знаменитого суперклипера входило в программу тура.

Иногда ведьма Нэн ещё замечала огонёк в глазах мальчишек, заворожено глядевших на высокие мачты, уходящие к небу.

— Мам, — спрашивал мальчик, теребя руку матери, — а это правда, что на этом корабле можно было под парусами доплыть до Австралии?

— Говорят, — уклончиво отвечала мамаша, заботливо укрывая чадо от лёгкого ветерка, долетавшего с Темзы, — только это было давно. Да и зачем это нужно? До Австралии сегодня можно всего за несколько часов долететь самолётом, сидя в мягком кресле и попивая сок.

И потухал огонёк в глазах мальчишки, а Нэн становилось грустно. «Люди меняются, — с горечью думала она, — и не в лучшую сторону. Им уже ни к чему плыть навстречу солнцу и горизонту…».

И ведьма приходила в ярость, слушая «знатоков», обсуждавших устроенную в трюме «Катти» выставку фигур из коллекции капитана Камберса, прозванного «Длинным Джоном Сильвером». Эти деревянные скульптуры украшали носы кораблей девятнадцатого века, но «знатоков» мало интересовало, как назывались эти корабли, и какие моря видели деревянные глаза этих статуй. «Знатоки» оценивали скульптуры на свой лад — в долларах, евро и фунтах, когда восхищаясь и откровенно завидуя «Какое богатство!», а когда и брюзгливо морщась «Я никогда не стал бы платить такие деньги за этот кусок раскрашенного дерева!».