Владимир Контровский - Рассказы Старого Матроса

Место действия — Магадан, время действия — февраль 1985 года (это когда бутылка водки стоила около пяти рублей).

Утро было на редкость мерзопакостное.

Вероятно, в речевом арсенале местных бичей или просто работяг и рыбаков с сейнеров нашлись бы более колоритные прилагательные, способные с высокой художественной (хотя и с совершенно непригодной для печати) силой выразить то состояние души и тела, в каковом пребывал Сергей в тусклом свете зарождающегося дня, однако и данное словцо достаточно точно соответствовало общему тонусу серёгиной натуры на данном этапе его бытия как личности.

И не то чтобы погода была угнетающей — мела бы там, скажем, метель, или стёкла, к примеру, потрескивали бы от мороза, или снег завалил бы достаточно унылое здание общежития «Магаданрыбпрома» до середины окон первого этажа, — нет, сквозь серость утренних сумерек робко, но вполне осознанно пробивались уже признаки очень даже приличного светлого времени суток. Просто, скорее всего, в силу вошло оригинальное противоречие материалистическому мировоззрению, а именно: сознание Сергея определяло его бытие на текущем отрезке времени, а никак не наоборот. И сознание это испытывало достаточный дискомфорт.

Второй месяц Сергей находился между небом и землёй и мог с полным правом считать себя бичом [1] Этимология этого слова неоднозначна. Есть предположение, что термин «бич», обозначающий временно безработного моряка, происходит от английского слова «beach» (пляж, берег в широком смысле). На Севере и на Дальнем Востоке СССР бичами называли и неприткнувшихся личностей вообще, и существовала даже расшифровка аббревиатуры БИЧ — «бывший интеллигентный человек». (пусть и не в самой тяжёлой форме этого весьма своеобразного состояния человека). Его трудовая книжка, надо полагать, всё ещё тосковала где-то в недрах сахалинского отдела кадров, а посему здесь, в магаданской рыбкиной конторе, он никак не мог приступить к исполнению своих профессиональных обязанностей, возможность реализации каковых он вполне имел в силу образования, полученной специальности и приобретённого за десять лет работы на флоте опыта.

Конечно, основная причина сегодняшнего положения Сергея заключалась в его партизанском бегстве из Корсакова, и очень уж клясть окружающую среду за затяжку решения вопроса «пущать или не пущать» не приходилось. Однако в жизни случается всякое, да и осознание достаточно весомой доли своей собственной вины в создавшейся ситуации помогало мало. Хорошо ещё, что прошлым летом, когда перегоняли ЗРС [2] ЗРС — зверобойно-рыболовное судно. с Сахалина в Магадан, он успел хоть принюхаться к местным условиям, узнать кое-кого, поэтому-то и имел сейчас (в ожидании лучших времён) какую ни есть крышу над головой. Плохо было одно — деньги кончились, по-настоящему добрыми знакомыми обзавестись Сергей ещё не успел, а приткнутся пока хоть на временную работу никак не удавалось.

Хотелось есть. «Жаба хватала» — по идиоматическому выражению, имеющему хождение в здешних краях. В памяти всплыло когда-то слышанное в Мурманске:

Конечно, он не один бытовал в этом милом доме, но проходящие его обитатели — устраивающиеся на работу, отбывающие в отпуск или возвращающиеся из оного, — не слишком предавались чревоугодию, предпочитая еде весьма тесное и дружеское общение с Бахусом, а постоянные жители общаги держались особняком. Как правило, обращение к случайным полузнакомым с целью занять на неопределённое время рубль-другой «на пожрать» оставалось холостым выстрелом в пустыне. При этом, что интересно, по вечерам в любой комнате, занятой «временными», столы — как правило — были плотно оккупированы бутылками с разных мастей алкоголесодержащими напитками (кто-то получал отпускные, кто-то приходил с рейса), и принять на грудь солидную порцию зелья было на порядок легче, нежели просто угрызть чего-нибудь. Нет, народ в основной своей массе был неплохой, просто Серёга практически никого не знал. Отпускники старались побыстрее умотаться с заработанной монетой на материк, а возвращающиеся были пусты, как те бутылки, которые сдавались обитателями общаги в ближайший магазин с целью поддержания хотя бы минимального уровня существования. Однако в магазине порожняя тара в основном опять-таки обменивалась на заполненную, что вполне соответствовало закону круговорота посуды в природе.

Хотелось есть. На соседней койке тяжело спал Витька, матрос с плавбазы, с которым они дели обиталище третью неделю. Он прибыл из отгулов, проходил медкомиссию (причём с какими-то существенными заморочками) и ждал получения неполученной ещё премии за предыдущий рейс. Вчера Сергей с ним на пару случайно ухватил скудную ухмылку удачи: возвращаясь из города, — после того, как Серёга в очередной неудачный раз навестил главпочту в ожидании сахалинских вестей — они натолкнулись у промтоварного магазина на машину, гружёную холодильниками — пять или шесть штук в деревянных упаковках. Какая-то дама неопределённых лет, похоже завмагша, попросила их переместить этот груз с транспортного средства в магазинное нутро, что и было проворно исполнено приятелями.

Вознаграждение за этот общественно-полезный труд выразилось в восьми рублях устойчивой отечественной валютой. Далее Сергей не проявил должной моральной стойкости по отношению к искусам пресмыкающегося, повинного в грехопадении Адама и Евы, но окрашенного в ядовито-зелёный цвет. Справедливости ради следует отметить, что пресловутый змий поимел верного адвоката в лице Витьки, применившего убийственные аргументы типа «рубль — не деньги» и «до премии доживём». Короче говоря, случайный заработок был вскорости превращён в некоторое количество красного вина немальвазийного качества и стоимости и в пачку «Беломора». Правда, имела место также некоторая закупка харча, но по строгому минимуму.

И вот снова утро, очередное утро. Конечно, если бы заранее исходить из худшего варианта столь долгого ожидания документов и денег, надо было бы поприжаться, и тогда, наверное, финансовая недостаточность не стала бы столь острой — переходящей в хроническую. Но знать, где упасть, так соломки бы… Да и вообще частица «бы» отдаёт какой-то мрачной безнадёгой.

Сергей порылся в лежавшей на тумбочке беспощадно расчленённой пачке курева, дотянулся до спичечного коробка, чиркнул спичкой, закурил. Вставать не хотелось — хотелось есть. Муть за окном вроде бы разродилась белым светом, несмелый солнечный заяц коснулся обмёрзшего оконного стекла. Мысли ползли вяло, неуклюже, как моржи на льдине, не особо задерживаясь на чём-то конкретном: «Надо вставать, навестить почту… Бог даст день, бог даст пищу…»