Ханна Кралль - Королю червонному — дорога дальняя

Младшая дочь приезжает в Польшу. Они со Славеком Б. осматривают деревянное станционное здание, рельсы — настоящие (по ним и сегодня идут поезда), настоящий товарный вагон. Славек Б. хочет поставить гигантские мацевы [41] Мацева — надгробие над еврейским захоронением в виде вертикальной стелы с эпитафией и символическими рельефами. с названиями лагерей и высокую переломленную колонну. В еврейской символике такая колонна означает оборвавшуюся человеческую жизнь. На колонне — пятая заповедь: «Не убий». Между станцией и пятой заповедью — туннель, в котором будут выставлены вещи, оставшиеся от лодзинских евреев. Очки, ключи от квартир, фотографии — и фамилии, десятки тысяч фамилий. Дочь покупает тетрадь — на всякий случай, вдруг придется что-нибудь записывать.

Марыся, жена Славека Б., встречает их на вокзале. Стол уже накрыт к ужину, сын Марыси и Славека режет помидоры для салата. Марыся и младшая дочь садятся поболтать вдвоем. Сын зовет — пора делать соус для салата. Марыся бегает в кухню и обратно. Хочет что-то попробовать — готово ли? — то ли соус, то ли мясо. В спешке кусочек попадает не в то горло. Приезжает скорая. Врачи пытаются спасти Марысю. Но Марыся умирает.

Если бы не табак и не Вена (эта мысль будет приходить ей в голову все чаще), она погибла бы в подвале вместе со своей матерью.

Если бы она не бежала из Губена, то умерла бы от тифа вместе с Янкой Темпельхоф.

Если бы младшая дочка не поехала в Польшу…

Если бы не этот ужин…

Если бы Марыся не стала пробовать…

Если бы не памятник…

Если бы не лодзинское гетто…

Младшая дочь записывает в тетрадь имена Сохачевских. Это была большая семья, в туннеле они значатся в нескольких списках. В Хелмно-на-Нере увезли супругов Меера и Песю, их дочерей Толю и Голду и внука, младенца Ицека. Чуть позже уехали Ривка с братом Мойше, сестрой Рухлей и двумя дочками-близнецами, Ханой и Любой. И еще Давид с тремя внуками — Рохной, Хаей и Давидом.

Младшая дочь не знает и никогда не узнает, был ли кто-то из этих мужчин мужем тети Гумы. И стал ли он раввином. И успел ли осесть в тихом спокойном городке.

В день ее рождения дети устраивают праздничный обед. Собираются все: дочери, внучки, зять, нет только внучки-солдата — не дали увольнительную. Внучка стоит сейчас на каком-то пограничном посту. Впускает в Израиль палестинцев. Каждый палестинец заверяет внучку, что идет на работу, а она должна угадать, кто действительно собирается работать, а кто способен взорвать себя вместе с автобусом, рынком или рестораном.

Ей бы хотелось дать внучке какой-нибудь совет — не на предмет палестинцев, а вообще. И ее приятелю-студенту тоже. Он стоит у металлоискателя. Это самая опасная работа во всем Израиле, потому что в случае теракта такой человек погибает первым. Ей хочется дать несколько полезных советов всем собравшимся за ее столом — советов, как выжить. Уж что-что, а это она умеет. Она — без преувеличения — выдающийся специалист по выживанию.

Она сидит на почетном месте.

Все с нею очень заботливы, вот только она не видит их и к тому же не понимает, потому что родные и гости разговаривают на иврите. Время от времени они спохватываются и переходят на английский. Пускай она что-нибудь скажет, она ведь учила язык целых три месяца.

— Даже если ошибешься, ничего, — подбадривает ее внук.

Вообще-то она и без ошибок может.

— High above the city, on a tall column, stood the statue of the Happy Prince… Оскар Уайльд, — добавляет она гордо. — У меня был великолепный учитель (wonderful English teacher), но через три месяца…

Она не знает, как сказать по-английски «повесился», они этого не проходили. Ну и хорошо: учитель, который столовался у пани Шварцвальд, — неподходящая тема для праздничного стола. Впрочем, как и сама пани Шварцвальд. (А как по-английски «яд»? Она тоже не помнит.)

— Так что случилось через три месяца? — спрашивает внук.

— Ничего, учитель отказался от уроков.

— Жалко, — говорит внук.

Так вот, советы. Выдающийся специалист по выживанию хочет дать своим родным ценные указания. Все они опробованы на себе, основаны на богатом личном опыте.

Например:

следует покрасить волосы,

следует изменить голос,

следует смотреть спокойно и уверенно,

не следует ставить сумочку по-еврейски, отжимать тряпку по-еврейски, молиться Деве Марии по-еврейски,

следует заключить с Господом Богом договор,

следует добросовестно соблюдать условия этого договора,

следует слушаться даймониона, следует…

— Бабушка, почему ты смеешься? — спрашивает внук.

Они снова переходят на иврит. Кажется, обсуждают Славека Б. и стоит ли младшей дочери перебираться в Польшу. Славек Б. просит, но она не хочет расставаться с детьми. У нее четыре дочери, кстати, — поразительно похожие на тех четырех сестер.

Она начинает считать — в уме, по-польски.

Две тысячи пять минус тысяча девятьсот сорок два… и прибавить тридцать один… сколько получается? Девяносто четыре? Матерь Божья, Геле было бы столько?! Тогда Тусе девяносто два… А Шимеку? Ничего себе, семидесятилетний Шимек!

[42] — Как было в Индии? — Замечательно. После службы в армии нет ничего лучше. Просто физически ощущаешь, что все можешь, что тебе все позволено… — А в чем фокус с волосами? Бритая ты ощущала себя свободнее? — Да, как ни странно… Мне теперь так трудно вернуться — к волосам, к учебе, к дисциплине. Индия по ночам снится… ( иврит)

Она сидит во главе стола. Где всегда сидела мать… Отец должен сидеть напротив. Хочется надеяться, он не стал бы рассказывать о женских улыбках. Уж лучше бы о новом цвете спектра. А еще лучше — пускай объяснит, как можно было взять и пойти к ним. К немцам! Добровольно!

[43] — Что это за рыба? — Наверняка прудовая. Теперь всюду искусственно разводят… — Ты умеешь готовить гефилте фиш? Я когда-то делала. Главное — выпотрошить рыбу так, чтобы желчь не разлилась. И еще муки из мацы не переложить… (иврит)

Почему никто ее не послушал?

Если бы мать не ушла из сторожки…

Если бы Халина не доверилась чужому мужчине…

Если бы отец не пошел к немцам…

Если бы они не гремели посудой…

Если бы Янка Темпельхоф не осталась в Губене…

[44] — Нет, я не поеду. Я решила, и больше меня не спрашивай. — Ты ведь любишь его. — Ну пожалуйста, не приставай ко мне. — Ты могла бы жить часть года с ним, а часть — здесь, с детьми. — Нет, не могла бы. Я не могу по частям. Я могу только целиком и полностью. И пожалуйста… (иврит)