Андрей Брыжинский - У любви краски свои

— Глянуть бы на нее. Покажешь? — попросила Наташа и сразу отказалась от этих мыслей. — Не нужно. Не хочу видеть ее. И так сердце стонет. — Есть время? Отвезешь на железнодорожную станцию?! Сейчас же уеду…

Паксяськин показал на машину, чем дал понять: он согласен.

Едет Петр Иванович по дороге, около которой, словно в строю, стоят электрические столбы. Почему-то кажется ему: остаются сзади не эти столбы — годы, прожитые им.

Сказал бы кто-нибудь Петру Ивановичу в то время, когда после учебы приехал в родное Лашмино, что так переменится жизнь в нашей стране — ни за что бы не поверил, возможно, даже сумасшедшим назвал бы собеседника. И вот за короткое время разрушена в целом социалистическая система. Повсюду налажен свободный труд при рыночных отношениях, жизненные устои, которых требует рынок. Как можешь — так выживай, устраивай свою жизнь. Как раньше, никто за тебя не беспокоится, ни у кого душа не болит о твоем благополучии. Сам себе ты хозяин, самому себе предоставлен, сам и ищи пути-дороги выживания. Нет за тобой присмотра: канула в Лету единственная руководящая и направляющая сила — партия, словно в тар-тарары куда-то провалились и смыло огромной волной обкомы, райкомы, райисполкомы. Демократия, свобода…

С экранов телевизоров, по радио ежедневно всегда одни и те же люди до хрипоты в горле кричали о ненужности колхозов, о превращении колхозников в фермеры, о труде, подобном фермерскому в зарубежных странах. Уверяли, что только фермер увеличит достаток сельских жителей, оздоровит в целом экономику страны. Путем подобной работы можно будет получать столько сельскохозяйственной продукции, что девать ее некуда будет.

Когда Паксяськину приходилось ездить в райцентр, он с содроганием в сердце смотрел на остовы рухнувших ферм, через разбитые окна которых только ветер свистел, видел разбросанные повсюду, непригодные для работы трактора, комбайны… Иногда думал: «Не Мамай ли со своим войском прошел здесь?»

И еще большая уверенность приходила в том, что правильно проявил твердость характера: не только сохранил общее хозяйство, помог понять и односельчанам, что только чувствуя себя подлинными хозяевами и работая совместно, можно быть по-настоящему сильными.

Кредиты, взятые «Сятко» пять лет тому назад, возвращены полностью. Прибыли хозяйство получает и от зерновых, и от животноводства. Казну помогают пополнять и вальцовая мельница, и колбасный мини-заводик, и цеха по производству сгущенки, зеленого горошка. О кооперативе добрая слава идет далеко за пределами района. Иногда за опытом даже делегации приезжают сюда, расспрашивают-смотрят, как все это налаживалось-устанавливалось…

Внезапно, неподалеку от развилки, идущая впереди легковая автомашина неожиданно развернулась поперек дороги. Петр Иванович еле-еле успел нажать на педаль тормоза и остановить «уазик». Еще немного, и машины «поцеловали» бы друг друга.

Из серебристой «девятки» резво выскочили два парня: один повыше, худощавый, другой — коренастый, широкоплечий. Оба в темных очках. Паксяськин сразу узнал обоих: это те самые, «крышующие» молодчики, которые в прошлый приезд в Лашмино обещали охранять от любых «обидчиков». Тогда Петр Иванович не дрогнул, не уступил, думал, что сумел выпроводить незваных гостей ни с чем. Значит, не вышло…

Незнакомцы подошли к нему, как бы заранее пытаясь предугадать, что же он скажет им.

— Ты, глядим, не понял нас в прошлый раз, — зло процедив сквозь зубы, начал худощавый. — Знаем, за охрану деньгами платить нелегко, теперь все хозяйства такие трудности испытывают. Да ведь и о том не надо забывать: в районе вы самые богатые. Колбасой, сгущенкой платите. Не откажемся и от живых бычков.

Буря гнева поднялась внутри Паксяськина против рэкетиров, он тяжело задышал.

— Не кипятись зря. Говорить надо спокойным тоном, не повышая голоса, обдумывая вначале все про себя, — все равно что успокаивает его худощавый. — Кем ты нас назовешь — дело хозяйское. За последнее время у нас в стране много новых профессий появилось. — И, угрожая, продолжил: — Киллеры, например. Одно только знай: есть у тебя «крыша», под которой можно укрыться и с которой очень даже комфортно чувствовать себя в наше сумбурное время, считай, счастливый ты человек. Нет таких охранников, дела как сажа бела у тебя будут, это я тебе точно говорю.

— Никаких оплат, предоплат! Я уже говорил вам об этом. Забыли?

— Мы никогда ничего не забываем. Только и ты не забывай: есть у тебя жена, на сносях к тому же. Если с ней, скажем, невзначай случится что, тогда как? По-хорошему советуем, потом на себя пеняй. Что тебе, плохо, если все по-хорошему, тогда…

Не выдержал дальше Паксяськин, что есть мочи двинул в подбородок худому. Тот свалился на землю. Хотел было уже врезать как следует и второму, только тот неожиданно вытащил из-за брючного ремня пистолет.

Словно ушатом ледяной воды окатили вдруг Паксяськина. Успел только взглянуть на небо и заметить, как солнце спряталось за облако, похожее на мохнатого медведя.

Раздался выстрел… Боли Петр Иванович не почувствовал, только поплыло все перед глазами. Силы покидали его, не слушались ноги. Он опустился на корточки, потом свалился на правый бок, все равно что приготовился спать…

Широкоплечий здоровяк засунул пистолет под ремень, поднял растянувшегося на земле своего товарища.

— Отдохнет немного — придет в себя и одумается. Укротим, не с такими ретивыми справлялись. Не придут хорошие мысли, не только вкус газовой игрушки почувствует.

Уселись в машину, и за ними дорога пыльным дымком затянулась.

Третий день Фаина Викторовна живет в каком-то укрывище. Где она, сколько времени ее везли, не знает. Сначала сознания лишилась, потом глаза ей завязали платком. Когда сняли повязку, только и углядела: в лесу они, в каком-то домике-развалюхе.

Кроме тех двоих, что везли ее, были еще двое: один — длинноволосый, с носом приплюснутым, на щеке — пятно родимое. Он больше прочих не понравился ей. И особенно непривлекательным делали его лицо налезающие друг на друга желтоватые передние зубы. Все товарищи слушались его беспрекословно, что бы он ни говорил им. Этого «старшого» называли Зевсом.

Совершенной противоположностью Зевсу был другой, которого звали Аполлон. Этот по своей красоте поистине походил на Бога красоты: среднего роста, достаточно плотного телосложения, мускулы на руках словно играют.

— Да-а, Фея, — имя Фаина Зевс почему-то обратил в Фею, хотя прекрасно знал ее подлинное имя. — Все заранее обговоренные сроки прошли. А ведь мы мужу четко объяснили, что и как. Видать, не очень-то любит он тебя. Да ведь, по внешнему виду, как видим, неплохая ты, привлекательная… Что уж он с таким безразличием относится к тебе?