Джулия Тот - Гном

Глеб Матвеев никогда не испытывал трепета перед интеллектом тещи, но рассказанный женой разговор с матерью заставил его признать истину, над которой он ни разу не задумался за все эти годы: они действительно растили Сережу в вакууме дипмира, правил протокола, наук и языков, ограничивая его мир его будущим, профессией, не посвящая ни в какие аспекты нормальной реальной просто жизни, с ее маленькими радостями, горестями, человеческими бедами и обидами. Глеб вдруг понял, что делали они это совершенно неосознанно, не пытаясь уберечь сына от правды, от жизни, просто так было проще для них: он будет просто учится всему, чему должен и однажды вольется в уже его мир, в котором он вырастет и другого знать не будет.

Глеб почувствовал неприятное ощущение вины перед сыном: он не мог бы объяснить, в чем он перед ним виноват, но чувство было гложущим и неприятным, словно сделал дерьмо, о котором никто никогда не узнает, но, зная об этом сам, не можешь жить с этим грузом. Он много раз хотел поговорить с сыном, изменить их жизнь — сделать менее официальной, когда вдруг заметил, что Сергей изменился сам: он не вылезал из комнаты, обложившись всеми возможными трудами и книгами, пока не заявил, что хочет сдать в начале учебного года экзамены за три класса и пойти в восьмой. Глеб не противоречил сыну, пообещал поговорить в школе, надеясь, что тот просто не «потянет» эти экзамены и все останется по-прежнему. Но сейчас, провожая сына в восьмой класс, он испытывал огромную гордость за себя и радость, что все же поддался трусости и не поговорил с Сережей после возвращения из Москвы. Правда была одна — он хотел видеть сына в будущем известным дипломатом и хотел сейчас слышать и знать, что его сын — лучший. Сережа же хотел быстрее закончить школу и поехать назад в Москву, в институт, чтобы учась там, понимать все происходящее в стране намного лучше, решив для себя, что понимание это необходимо — ему было достаточно одного раза в Москве ощутить себя существом с другой планеты, чтобы с невероятным напряжением памяти и умственными тренировками начать заставлять себя читать и запоминать все подряд — только для того, чтобы знать и понимать все обо всем.

Среди своих старших одноклассников Сережа был уважаем — они забыли через пару недель о его возрасте, привыкнув, что среди них — он был самым во всем: и в открытой дружбе, и в помощи, и в знаниях. Сережа тоже привык к своей самой мелкости в классе и не чувствовал себя младше или меньше, видя, что остальные — без всякого притворства — просто хорошо к нему относятся и обожают болтать с ним обо всем.

В октябре, как всегда, пережив агонию начала учебного года, в школе проводили диспансеризацию и класс весело шутил в коридоре, предполагая реакцию врача, который приехал из Союза только-только и не знал гения Сережи Матвеева, на его появление после нескольких одноклассников. Шутки разнились либо в сторону болезней, либо — возможной недалекости докторов, и, весело хохоча, Сережа, наконец вошел в кабинет, пытаясь придать облику серьезное выражение, чтобы посещение все же обернулось шуткой.

Молодой мужчина в белом халате, не поднимая глаз от стола, все еще записывая что-то в карту предыдущего школьника, спросил Сережину фамилию и начал искать его карту. Открыв ее, он просмотрел первую страницу и на ходу проговаривая: «Посмотрим, насколько здоров наш молодой гений», — с широкой улыбкой поднялся сначала сам и только потом посмотрел на Сережу. Увидев выражение лица врача, Сергей подумал, что тот все же не понял что-то о его возрасте, и шутка еще может «пройти» — доктор смотрел на него растерянно:

— Сергей Глебович, в каком году вы родились? — спросил он абсолютно без улыбки, все еще с какой-то странной растерянностью.

— Доктор, там же написано — в семидесятом, — уже сбитый с толку Сергей ответил почти раздраженно.

Врач, не говоря ни слова, жестом указал ему подойти к месту, где замеряли вес и рост, и Сережа послушно побрел исполнять молчаливую просьбу. Врач записал данные, проверил зрение, говоря только необходимое, и попрощался с ничего не понимающим Сергеем:

— До свидания, Сергей Глебович, удачи в новом классе!

Растерянный, Сергей вышел из кабинета и прокомментировал одноклассникам, ждавшим в полной готовности взорваться хохотом аплодисментов:

— Да он, как все: все обо всех знает, да еще, видимо, нас слышал, как мы здесь планы орали насчет него…

Подростки, не сильно расстраиваясь неудаче, продолжили вхождение-выхождение в и из кабинета, а Сережа подумал, что странный врач испортил его настроение, дав понять в очередной раз, что в мире, в котором они здесь все существуют, секретов нет и, видимо, быть не может.

Только приехавший в дипмиссию, молодой врач Алексей Корнилов попал в нее только благодаря своему таланту и любви к детям — он защитил докторскую диссертацию, но уйти в науку из практики не пожелал и, получив назначение в Швейцарию, нельзя сказать, что сильно обрадовался практике в дипмиссии — подобная работа была далека от службы врача в его понимании. Но и отказаться он не мог — это повлекло бы за собой отсутствие вообще какой бы то ни было практики или науки на всю жизнь.

Привыкнув к самому понятию «диспансеризация» как к формальной проверке здоровья заведомо здоровых людей или детей, он проводил ее просто с удовольствием познакомиться с ребятами, живущими в другой стране, в большинстве своем не один год. Ему было интересно посмотреть на них всех: насколько они отличаются от своих таких же советских сверстников, только живущих в родившей их стране. Подняв глаза на Сережу Матвеева, о котором, он, разумеется, был уже наслышан, Алексей услышал в голове отчетливый громкий сигнал тревоги, который усилился после измерения Сережиного роста. Алексей знал, что он должен проверить подозрения анализами, но сама мысль о судьбе этого мальчика, если его подозрение подтвердится, колола его иголками по всей коже. Алексей решил сначала узнать невзначай у секретарш дипмиссии побольше о семье Матвеева и его сыне и только потом действовать. Хотя, если все, о чем он думал с таким ужасом, подтвердиться, какие-либо действия не сильно помогут мальчику:

— Дурацкая жизнь, дурацкая судьба, — зло подумал Алексей, целый день так и не будучи в силах стереть из памяти серые умные глаза и красивое лицо мальчика.

Узнав за неделю многое о Сереже и так и не перестав злиться на жизнь, вытворяющую подобное с людьми, Алексей Корнилов, наконец, собрав все свое мужество, набрал номер квартиры Глеба, решив поговорить с мамой мальчика — самого Глеба Матвеева тревожить он не хотел, все еще надеясь, что его догадка при анализах не подтвердится.

— Полина Александровна? — он выдавливал из себя каждое слово, зная, что встретившись с ней, ему все равно придется объяснить и необходимость анализов, и последствия, если они окажутся положительны. — Добрый день, меня зовут Алексей Корнилов, я — новый врач дипмиссии, меня вам представляли, по прибытии, — мне нужно поговорить с вами о Сереже…