Сергей Мильшин - Атаман

— Оно! — спецназовец выплюнул остатки порошка. — Герыч.

— Проходи, Никита Егорович, раз пришли, — Гришин сделал широкий жест, — Я за вами и сам уже собирался посылать. Вы меня опередили. Кто там с тобой?

— Да все, кроме Викторовича. Он того казачка конвоирует. А, может, тоже уже здесь. А где эти все, его которые, семья?

— В подвале закрыли, чтоб не мешали, — Анатолий поднял взгляд на бойца, который привел Атамана, — кликни там еще кого-нибудь. Понятыми будут.

Боец молча вышел.

— Ну, что, Атаман, принимай работу. Все чин по чину. Наркотики, наркоторговцы, распространители.

Гуталиев зло глянул в его сторону:

— Это еще доказать надо.

Гришин усмехнулся.

— Что, скажешь не твое?

— Конечно, не мое. Кто-то из гостей моих принес, сука. А мне не сказал. Я думал — мука.

Гришин развеселился.

— Нет, ну ты смотри, какой наглый…

В комнату вошли и с интересом заоглядывались Василий Иванович и Юра Гойда. Атаман обернулся к ним:

— Кто с теми остался?

— Да все там, — Василий Иванович извлек замерзшие руки из карманов и подул теплом на красные ладошки, — Викторыч своего привел, рядом уложили, и наши с засады вернулись — еще одного поймали — огородами уходил, ну и бойцы ваши, — он кивнул подбородком в сторону капитана, — тоже там.

— Гады, — выдавил Гуталиев, — но вы еще попляшете у меня. А с тобой, Атаман, — он скривился, как от зубной боли, — мы еще разберемся, кровавыми слезами заплачешь. Зря ты сюда влез.

Боец, стоявший рядом, нагнулся и поднес к носу цыгана здоровый кулак:

— А вот это ты видел. Руки коротки.

Поднялся Гришин, подошел.

— Ну ты, мразь. Мы же до тебя в любом случае доберемся. Никакие «крыши» не помогут. Они нам все пофигу будут, когда мы в свободное время после работы тебя, гада, искать пойдем.

Жук усмехнулся и, не поворачиваясь, проговорил:

— Юра, кликни там Митрича, пусть подойдет, и нагайку чтоб не забыл.

— Это я мигом, — отозвался Гойда и убежал.

Гришин подошел к кожаному дивану в углу комнаты, скинул подушки.

— Подойдет?

— Скамейка для вип-персон? В самый раз. Развяжете его? А то неудобно так. Ни штаны снять, ни за руки подержать.

Гришин мотнул головой бойцу. Тот вытащил из ножен на поясе кинжал.

— Ах, падлы, — рыкнул цыган, но тут же сник — боец жестко ухватил его пальцами, словно клещами, за шею и придавил вниз. Одним движением перерезал веревки.

— На диван его, — скомандовал Гришин.

Боец потащил согнувшегося Гуталиева к дивану. Вошел Митрич, за ним у входа столпились остальные казаки.

Атаман отправил Гойду и Самогона на помощь бойцу. Втроем уложили извивающегося Гуталиева на диван, вытянули и зажали руки и ноги, кто-то стащил штаны.

Цыган подвывал и грозился умертвить всех находящихся в комнате. Его никто не слушал. Митрич распустил плетку, щелкнул, проверяя. В следующий момент воздух разрезал натянутый струной свист и яростный крик Гуталиева: «Аа…аа, сволочи..!»

Отряд девятиклассников остановился на ночлег на небольшом пятачке — полянке в чаще Черного леса. Судя по многоразовому кострищу и бревнам-скамейкам вокруг, это место давно облюбовали их предшественники. Метрах в ста от стоянки уродливым шрамом лес разрезал неглубокий овраг, по дну которого сбегал тонюсенький ручеек, начинающийся из родника. Дальше балка углублялась, но и в самом глубоком месте оставалась проходимой с достаточно пологими откосами. Про нее рассказывали самые невероятные вещи, и будто глубина ее доходила когда-то до ста метров. Возможно, когда-то такое и было, но годы сделали свое дело и со временем она обмелела. Казаки это место знали, сюда и вели детей.

Остановиться решили часов в восемь вечера. Школьники к этому времени заметно подустали, во всяком случае, смеха и шуток в их рядах к вечеру слышно уже не было. Самый хулиганистый Витька Осанов из первой школы, внук и тезка начальника штаба казачьего войска, первым предложил идущей рядом Нине, его однокласснице, понести ранец. Та мило улыбнулась и охотно скинула лямки с плеч. Через час уже добрая половина девчонок шла налегке. Мальчишки терпеливо тащили по два набитых всякой всячиной баула. Сопели, потели, но не признавались в том, что тяжело. Темп передвижения Линейный задавал приличный. Спортсменам терпимо, остальным тяжело. Никто, к счастью, не отставал. Уже к середине дня группы школьников перемешались, и, не знай Линейный и Смагин своих земляков в лицо, вряд ли бы они смогли отличить павловцев от курских.

Под руководством казаков сбегали за водой, насобирали сушняка и, пока варился в большущем, литров на десять, казане ужин, быстро разбили палатки.

— Лес этот с самых давних времен, с тех самых, когда казаки начали заселять берега Лабы, считался прибежищем непримиримых черкесов. Сколько за полтора столетия в нем произошло стычек и сражений, пролито крови и отсечено голов и других частей тела, счету не поддается. Тут почти с каждой балкой, пригорком или лесной дорогой связана какая-нибудь история. Вот только рассказчиков не осталось, — Трофим Семенович подбросил полено в костер и вытер слезящийся от дыма глаз, — кто сам помер, кого раскулачили, кого расказачили. Некому стало рассказывать о казаках. Да и не принято это было. При советской власти люди стеснялись называть себя казаками. Ругательное слово было.

— А как называли? — перебил учителя Гриша Журавлев, однофамилец участкового станицы, спортсмен-наездник и просто любознательный парень.

Смагин заметил, с каким интересом глянула на него сидящая рядом Валя Иванова — весьма симпатичная девушка из Павловки. Она раскинула длинный волос по плечам и слегка прислонилась к Грише. Он сделал вид, что так и должно быть, но легкая краска на кончиках ушей внимательному наблюдателю выдала бы его с головой.

Линейный не обиделся:

— Как называли? Да по всякому. А больше никак не называли. Мужик, девушка, тетенька. Никак!

Василий Никитич Смагин помешал в котелке гречневую кашу с тушенкой, набрал в ложку, подул. Поднял голову и кивнул в сторону Осанова:

— Вот у деда его когда-то были тетради с записями историй казачьих, да одна ярая коммунистка выкинула их лет двадцать назад.

Дети с интересом посмотрели на Витьку. Тот слегка покраснел. Вытянутый, как жердь, Петро Ботвиньев, товарищ Витьки по всяким далеко не всегда благовидным затеям, толкнул его в бок:

— И что совсем ничего не осталось, никаких историй?

Витька сложил руки на коленях:

— Так, дед иногда вспоминает кое-что. По мелочам.

— А ты записывай, потом книгу напишешь, — посоветовала Нина.

— Писателем станешь, денег кучу заработаешь, Чехов, хи, хи… — Антон Петлюс, хорошист и вредина, не упустил случая поддеть товарища. Тем более, что на глазах у взрослых Витька ничего ему сделать не мог.