Кайли Фицпатрик - Гобелен

Я стояла на месте, не в силах пошевелиться, понимая, что этот разговор не предназначен для моих ушей. То, о чем королева сказала монаху, я уже отчасти слыхала и раньше. Королева надеялась, что ее поддержит Алдита, эрлы Эдвин и Моркар встанут на ее сторону и не будут заключать союз с Гарольдом. Алдита не любит нового мужа, который отрубил голову королю Грифиду. Ей пришлось хоронить обезглавленное тело любимого. Казалось, у Алдиты кроткий нрав, но ее матерью была леди Годива, которая протестовала против высоких налогов мужа, разъезжая обнаженной по улицам Ковентри. Смуглые бритты из Уэльса ждали, что выйдет из брака Алдиты, своей бывшей королевы, и Гарольда Годвинсона. Ветер с запада приносил слухи о том, что Уэльс скорбит о своей украденной королеве не меньше, чем об убитом короле, и это могло помочь Эдите заключить с ними союз. Я начала понимать, почему жена Гарольда дружит с его сестрой — ведь обе женщины были заинтересованы в том, кто именно наденет корону, и у обеих имелись союзники в приграничных королевствах.

На севере шотландский король Малкольм, друг Тостига, считает, что только будущий король-сакс способен объединить острова королевства. Это позволит ему мирно править Шотландией. Шотландцы и валлийцы верят, что лишь потомки великого короля Альфреда достойны унаследовать его корону. Я и сама так считаю. Наш остров населен многими племенами, но, с тех пор как ушли римские солдаты, лишь западные короли саксов сумели добиться единства. Джон вместе с другими солдатами часто пересекает границу. Он говорит, что даже в нынешние мирные времена совершенно ясно — лишь общая армия способна защитить наши берега от вторжения. Мы слышали, что Харальд Хардраад [33] Харальд III Сигурдссон, Харальд Суровый (норв. Harald Hardråde; 1015–1066) — король Норвегии (1046–1066). , последний из северных королей-воинов, точит топор в ожидании смерти короля Эдуарда. На континенте полно претендентов, мечтающих занять трон Эдуарда. Они ждут его смерти, поистине как стервятники. Не случайно, что викинги делают на запястьях татуировки этой птицы.

Сквозь дверную щелку я видела, как погрузившийся в глубокие размышления Одерикус подошел к западному окну, как и тогда, когда беседовал со мной. Он долго молча стоял у окна, и я подумала, что он молится. Затем он обернулся к королеве, я увидела его лицо. Оно внезапно помолодело, как и в тот вечер в королевском зале, когда он не сводил с нее глаз. Я слушала, хотя мои руки и ноги занемели. Эдита сделала монаха своим исповедником. Взамен на его откровенность она тоже доверила ему опасные сведения. Королева рассказала, что ее братья, эрлы Гирт и Леофвин, чьи земельные владения находятся совсем рядом с Вестминстером, почти наверняка поддержат Гарольда. Но если она сумеет заключить союз с Моркаром и Эдвином в Мерсии, то у нее будет поддержка севера, от графства Тостига в Нортумбрии, вплоть до Шотландии, если к ним присоединится Малкольм. Она рассказала Одерикусу, что встречалась с женой Тостига Юдит из Фландрии и с женщиной из шотландской аристократии — кузиной Эдгара Этелинга. У королевы много друзей среди придворных дам и принцесс, которые делят постель и тайны с могущественными мужчинами, и теперь я припоминаю множество случаев, когда мне доводилось вышивать платья для приезжих леди, навещавших королеву.

Я понимала, что мне следовало либо войти в комнату, либо покинуть башню, ведь, если Одерикус или Эдита захотят выйти наружу, меня могут увидеть. Я закашлялась и распахнула дверь. Оба повернулись ко мне. На полу лежало то, чего я не заметила, заглянув в замочную скважину. От одной стены до другой в углу была расстелена длинная узкая полоса ткани с вышивкой Эдиты. Монах поприветствовал меня и сообщил, что пытается убедить миледи продолжить работу, хотя она хотела лишь вышить портрет мужа и еще не успела отрезать нужный кусок ткани. Он предлагал расположить рядом с королем еще одну фигуру или даже две. Может, эрла Гарольда, докладывающего Эдуарду о том, что собирается в дальнее путешествие. Тогда вышивку королевы можно продолжить; получится история, рассказанная при помощи рисунка и вышивки.

Казалось, разговор о вышивке взволновал его, а Эдита выглядела заинтригованной мыслями о гобелене, похожем на длинный свиток пергамента, только история будет рассказана не словами, а картинками. Одерикус предложил вышить путешествие Гарольда со свитой в Бошам, когда священник проводит мессу перед отплытием на континент. Эдита бросила на Одерикуса пристальный взгляд, словно лишь теперь сообразив, что он имеет в виду. Тут уж и я поняла его планы. Он хотел, чтобы события, участником которых он стал, были каким-то образом занесены в хроники.

Вышивка такого гобелена была опасным замыслом, его следовало планировать втайне. Никогда прежде я не слышала о подобной летописи, но меня сразу охватило возбуждение — замечательно, если мы сумеем сделать это.

Эдита некоторое время размышляла над предложением монаха, хмуро глядя на чистую ткань, словно пытаясь представить, как именно будет выглядеть гобелен. Наконец она сказала, что не настолько хорошо владеет иглой, чтобы создать подобную вышивку в одиночку. Одерикус улыбнулся и повернулся ко мне, словно предлагая мне поучаствовать в этом.

— Вы не будете одиноки, миледи, ведь у вас есть верность и любовь одной из лучших вышивальщиц королевства. А еще у вас есть я. Вместе мы сумеем создать гобелен.

Эдита колебалась еще несколько мгновений, а затем ее лицо просветлело. Она сказала — надо позаботиться о том, чтобы никто не увидел гобелен и не услышал о нем. Нам предстоит очень много работы после того, как будет готов рисунок, поэтому нужно все упростить, в том числе и цвет ниток, ведь гобелен станет документом, а не украшением.

Мадлен сидела очень долго. Она взяла сигарету, но затянулась лишь раз, а потом положила ее в пепельницу и забыла. Пришлось закурить следующую. Она смотрела на отраженный свет заходящего солнца, освещающего боковую стену музыкальной школы, и пыталась представить себе эти сцены — Гарольд и Вильгельм строят планы убийства Эдиты; кости святого Августина выпадают из пыльного плаща Одерикуса из окна замка Вильгельма; на каменном полу лежит длинная узкая ткань, а монах, королева и вышивальщица планируют создание гобелена Байе. Теперь Мадлен больше не сомневалась, что именно его Эдита начала вышивать в октябре тысяча шестьдесят четвертого года.

Эти откровения окончательно выбили Мадлен из колеи; она даже не смела надеяться на то, что дневник окажется подлинным, и сейчас пребывала в самом настоящем шоке. Даже если бы она прочла об этой истории в учебнике, то взволновалась бы; но записи Леофгит, живой свидетельницы, создавали иллюзию, будто Мадлен и сама участвует в заговорах и интригах. Судьба Леофгит тревожила ее гораздо больше, чем будущее Эдиты, — Мадлен отчасти была известна история королевы.