Всеволод Кшесинский - Страсти по Вечному городу

— Горе ты мое луковое… — сочувственно сказал я. — Ладно, куда дальше двинем?

— Двинем на виа дель-Корсо, — грустно предложила Лёка Ж. — Может, это меня взбодрит…

И мы направились в очередную Мекку туристов-шопоголиков, которая должна была заменить Лёке Ж. все римские музеи вместе взятые.

Виа дель-Корсо не предназначена для праздных пешеходов: на тротуарах в полметра шириной не разойтись встречным потокам. Беспрерывно движущаяся толпа выдавливает пешеходов либо на проезжую часть под машины, либо в бутики.

Но сначала нас занесло в пятиэтажный мегамолл «La Rinascente» — «Возрождение». Считается, что это название придумал Габриэле д'Аннунцио в 1917 году, после пожара в одном из универмагов сети. Здесь квартируются бутики Armani, Dolce & Cabbana, Francesco Smalto, Versace, Hugo Boss. Лёку Ж. почему-то очень заинтересовали мужские рубашки за 17 евро и вязаные мужские галстуки за 7 евро (видимо, она приглядывала подарок для Джованни), а также — вполне предсказуемо — десятипроцентная скидка на парфюмерию и косметку, предоставляемая не-итальянцам.

Обойдя все пять этажей, мы вышли из «La Rinascente» и отправились к следующим бутикам. Но энергия Лёки Ж. стала постепенно иссякать. И всякие Sisley, Guess, Luisa Spagnoli, Benetton, Stefanel, а уж тем более Zara она осматривала без воодушевления.

Свернув на виа Кондотти, она с ленцой пробежалась по бутикам Trussardi, Dolce & Gabbana, Furla и Bvlgari, вполуха слушая мою болтовню про улицу, получившую название от античного водопровода, по которому до сих пор течет вода.

— Улица Кондотти всегда притягивала к себе поэтов, писателей, композиторов и художников, — сказал я Лёке Ж. и обратил ее внимание на основательную темно-серую вывеску на бежевой стене. — Вот, кстати, мы пробегаем «Antico caffé Greco».

Кафе «Греко» было открыто в 1760 году греком Николой делла Маддаленой. Это одно из старейших кафе в Европе. Кто здесь только не бывал! Мой путеводитель сообщал, что тут тусовались Казанова, Гете, Стендаль, Лист, Шелли, Россини, Берлиоз, Бизе, Гуно, Байрон и посетители из России — Павел I, Николай Романов, Жуковский, Брюллов, Александр Иванов, Гоголь… Последний, кстати, писал тут «Мертвые души».

Лёка Ж. остановилась у двери, спрятанной под белокаменной аркой и спросила:

— Что, прямо в кафе?

— Ну, так говорят, — ответил я.

— Зайдем! Но сочинять «Мертвые души» не будем! — скомандовала Лёка Ж.

Честно говоря, я ожидал увидеть нечто похожее на кафе Монмартра — что-нибудь легкое, непринужденное и раскрепощенное. «Греко» же напоминало скорее помпезную дворянскую столовую, совмещенную с гостиной. Черный рояль, пейзажи маслом, портреты и фотографии под стеклом, деревянные кресла с массивными лакированными подлокотниками и обитыми красным бархатом сиденьями, пурпурные бархатные софы вдоль багряных стен с огромными зеркалами. Впрочем, и то хорошо, что здесь нет бесконечных вешалок с блузочками, платьицами и юбочками.

Встретивший нас официант предложил сесть за столик, но Лёка Ж. захотела сначала осмотреть знаменитые стены. Передвигаясь от римских пейзажей к портретам посетителей, а от них к маленьким фотографиям и библиотеке в стеклянном шкафу, мы добрались до странного экспоната, посвященного Гоголю. На стене висела металлическая табличка, стилизованная под поднос с письмом и озаглавленная по-русски: «Памяти Н. В. Гоголя. Рим, 21 февраля 1902». Далее шли строки:

О России я могу писать только в Риме. Только там она представляется мне вся во всей своей громаде. А здесь я погиб и смешался в ряду с другими.

В Риме писал перед открытым окном, обвеваемый благотворным и чудотворным для меня воздухом.

Рим, наш чудесный Рим! Рай, в котором и ты живешь мысленно в лучшие минуты твоих мыслей, этот Рим увлек и околдовал меня.

Все, что мне нужно было, я забрал и заключил в глубину души моей. Там Рим, как святыня, как свидетель чудных явлений, совершившихся надо мною, пребывает вечен.

Внизу проглядывала полустершаяся подпись: «Николай Гоголь».

Лёку Ж. почему-то очень заинтересовало, что это за экспонат. Я предположил, что это копия письма Гоголя.

— Ага, написанного в 1902 году и посвященного собственной памяти! — язвительно заметила Лёка Ж. и обратилась к официанту, стоявшему поблизости, потребовав ответить, «уот из зис».

Официант склонился над подносом и ответил: «зис из леттэр фром Гогол», то есть письмо Гоголя.

— Импосибл! — возразила Лёка Ж. и сообщила, что Гоголь умер в 1852 году.

Официант снова посмотрел на поднос, внимательно изучил дату и предположил, что после смерти Гоголя кто-то скопировал его письмо.

Но Лёка Ж. не унималась. Она возмущенно сказала по-английски, что никакое это не «леттэр», на самом деле это аж «сри леттэрс», написанные в разное время!

Официант, выслушав Лёку Ж. с вежливым вниманием, поинтересовался, не хочет ли синьорина кофе.

— Но! — ответила синьорина и, гордо подняв голову, подалась на выход.

Дальнейший путь привел нас на пьяцца ди-Спанья, площадь Испании, где Лёка Ж. с удовольствием плюхнулась на ступеньки Испанской лестницы перед фонтаном в виде лодочки.

— Ну что там пишет твой путеводитель про эту ванну? — вяло спросила она.

— Скорее уж это лодка, — заметил я.

— Ладно, лодка, — флегматично согласилась Лёка Ж. — И что она тут символизирует?

Я открыл путеводитель и прочитал Лёке Ж., что фонтан «Баркачча» — «Лодочка» — по заказу папы Урбана VIII, покровителя семьи Бернини, построен Бернини-старшим в 1627–1629 годах. Существует легенда, что эта лодка была занесена на Испанскую площадь наводнением 1598 года. Фонтан украшен изображением пчел, украшающих герб семьи Барберини. Далее сообщалось, что 18 мая 2009 года фонтан «Баркачча» был атакован роем пчел. Утром около 40 тысяч насекомых расположились на фонтане и провели на нем весь день. Лишь на закате дня специалисты сняли насекомых и перевезли их за город.

— Чем им так понравилась эта лодочка? — спросила Лёка Ж. с недоумением.

Продолжить увлекательную беседу нам помешал смуглый тип гастарбайтерской наружности с охапками некрупных красных роз, как будто сорванных с уличной клумбы.

— Вот бюдифул гёрл! — начал он, обратившись к Лёке Ж.

— Ай ноу, — мрачно констатировала она.

— Фром уот кантри ю ар? — не отставал он.

— Раша, — сообщила Лёка Ж. — А в чем, собственно…

— Бюдифул-бюдифул гёрл раша! Прэзэнт! — и с этими словами тип протянул Лёке Ж. букет роз.

Она растаяла, заулыбалась, поднесла букет к лицу и стала вдыхать розовый аромат.

Тип тут же подвалил ко мне.

— Бюдифул гёрл, — сказал он заговорщицким тоном. — Бюдифул… Гиф ми литл мани. Тен… — Он протянул руку.

С этого и надо было начинать.

— Тен центс? — уточнил я.

— Центс? — удивился тип. — Но, евро!