Михаил Белозеров - Река на север

— Держите! Держите!

Несколько плешивых и толстых... выставив животы и подскакивая мячиками, выполняли утомительные экзерциции под турецкий марш: 1-й квартальный Надзиратель, 2-й квартальный Надзиратель, 3-й... 1-й Суперинтендант, 2-й Суперинтендант, 3-й... управляющие, замы, повара, поварята и прочие, прочие.

Музыканты, обливаясь потом, старались под навесом из выгоревшей парусины. Плац поблескивал бутылочными осколками. Перед фасадом с призывами по-клерикански: "Враг не дремлет!", "Язык мой — недруг мой!" и "Болтун — находка для шпиона!", с кое-как нарисованными приемами шагистики, тумбами для чистки сапог и мусорными бачками, с казенно выкрашенными известкой бордюрами и чахлыми кустами стриженой бузины — выстроились разномастные бобики, два броневика с надписями "ЧЕРЕПЪ" и "КАШАЛОТЪ" и помятый "воронок" для перевозки заключенных.

— Вызови офицера, — попросил Иванов, отрываясь от зрелища. — Мне надо к господину полицмейстеру.

Над асфальтом струилось полуденное марево, флаг резиденции безвольно повис, и даже передвижение в тени стоило больших усилий. Время, когда воротничок рубашки превращается в мокрую тряпку, а жажда — в пытку.

Часовой утвердительно кивнул и отполз в тень (покрутить ручку телефона?). Сапоги за четверть минуты выдавили в асфальте стертые набойки и головки гвоздей. Пронеслась машина. Высох плевок на камне. Тарелки троекратно отбили: "Бумм-м-м! Бумм-м-м! Бумм-м-м!.." На небе пылало тяжелое солнце.

Бегающие перешли на подскоки: десять на одной ноге, десять на другой. Усердствующие закатывали глаза и хватали воздух ртами — борьба наперегонки со счетом: "И раз-з... и два, и раз-з... и два".

Вороны под елями в тени, как курицы, рылись в сухих иголках. Воробьи у кухни ждали обеденных отходов.

— Позвони дежурному, — напомнил Иванов.

Часовой неподвижно изучал решетку ограды. Может быть, он мечтал о холодном компоте и телятине?

— Н-о-ожку-у!.. Н-о-жку-у!..

Впереди, придерживая каску (ремешки — в стороны, как помочи), с винтовкой в руке бегал сам доктор Е.Во. Его рыжеватые усы развевались, как щупальца осьминога, щечки подрагивали в ритм тарелкам, а ноги в толстых экспедиционных крагах чертили в воздухе полудуги. Усердие радеющего.

— Стойте!

Налетели друг на друга, сгрудились, отдавливая ноги. Перешли на вдохи-выдохи, словно делали утреннюю зарядку, словно с оглядкой подкрадывались ко второму инфаркту. Испуганно-затравленные лица штабных писарей, не ведающих о свежем воздухе.

Хрипы в легких заглушали бравурную музыку.

— На вас бы... Глубже! Глубже! Ну же!.. Дышите! Дышите! — командовал доктор Е.Во., дирижируя штыком, — и... раз-два, и... раз-два, и...

За последние месяцы он приобрел уверенные движения и стал лощеным, как кот.

— Я приду завтра, — по складам в унисон музыке и штыку произнес Иванов. — Сегодня у вас учения...

Он почему-то вдруг оробел и передумал. Охранник уныло молчал.

— Ты хоть умеешь разговаривать? — в сердцах спросил Иванов и разглядел в тени КПП: часовой спал, осоловело закатив левый глаз, правый смотрел тускло и безжизненно, на губе бисером поблескивала влага.

— Ну и черт с тобой! — Иванов развернулся и пошел.

— Держите... держите...

Задыхались. Хрипели. Топали за спиной, как стадо беспутных антилоп.

Догнали. Навалились потной, жирной волной под бряцание оружия, бестолково и неумело, с выпученными, безумными глазами:

— Поймали! — закричали торжественно и призывно.

— Вяжи, вяжи!

— Да не так, не так, раззявы!

— Заводи справа, справа... А ты-ы-ы?!..

— Болваны! — командовал доктор Е.Во.

Выкручивали руки сосредоточенно и суетливо, мешая друг другу, толпясь, как в врачу на прививку. Наконец-то и охранник сообразил — включил сирену. На помощь, защелкивая ремни, бежал наряд.

С выпуклых счастливых лиц стекал пот:

— Готово!

— Отлично, ведите! — приказал доктор Е.Во.

Поставили на ноги. Солнце, описав дугу, вернулось на место. Дружески похлопали по спине. Повели, посмеиваясь, как на пикнике, радуясь возможности не отбивать подошвы, а вот так толпой спрятаться в тени здания и с жадностью сделать пару затяжек, пока доктор Е.Во., исполняющий обязанности сержанта, снова не выгонит на огнедышащий плац. Смеялись легко и беззлобно.

— Я же сам пришел, — произнес Иванов в пустом гулком зале.

— Правильно, mon ami [39] Мой друг (франц.). — согласился господин полицмейстер. — Но вначале мы вас поймали. Подчеркиваю: "вначале".

Возвышался за дубовой трибуной. Скупое, вялое лицо смотрело по-отечески добродушно и лениво. Левую бровь делил пополам старый, едва заметный шрам.

— С применением средств захвата, — заявил доктор Е.Во., выпячивая челюсть и радеюще глядя на начальство.

— Много шума, — заявил Иванов и запнулся.

Архитектурные украшения, последний крик моды: кольца, вделанные в стену, и блоки с тягательными веревками. Спортивный зал, превращенный в пыточную, — то, о чем можно было только мечтать голосом полицмейстера: "Сами видите, наше положение..." и удрученно развести руками.

— Я сам пришел, — повторил Иванов. — Развяжите, я не собираюсь драться.

— Развяжите, — приказал господин Дурново.

Уставились на него, как непуганые тараканы. Наконец. Слуга-хозяин — взгляд вниз-вверх, кто-то всю жизнь не может жить без палки. Хрипло задышал над ухом, обдал тяжелым запахом пьющего человека — вылез из своей щелочки, чтобы обрести плоть духа.

— Вы довольны? — спросил в ухо, кольнув усами. — Помните, я вас ни-ни...

Такие просят прощения даже у придорожного столба.

— А вы? — спросил Иванов, брезгливо отстраняясь, — не очень-то вы меня удивляете, господин Е.Во.

— ...выполняли приказ. — Как от зубной боли качнул головой, приглашая посмеяться над глупой шуткой — военная хитрость, и рыскнул глазами на Дурново — добродушная похотливость нового хозяина — пошевелить пальцем не удосужится.

— Точно... — в знак согласия кивнул господин Дурново. — По приказу. — Словно это оправдывало и давало право панибратствовать.

Снисходительно позволил ехидничать, заранее распределены роли; только чуть отодвинул к стенке, вжал с пятикратной перегрузкой, напомнил правила субординации, которые и напоминать не надо — впитаны годами усердия.

— Так-то-с... — доктор Е.Во., — золотушная суетливость, чуть не проглотил язык. Пропал со своим кислым запахом. Превратился в соляной столб, застыл за спиной и с преданностью собаки глядел на начальство, ничего не внимающий, подобострастный, как и в кабинете господина Ли Цоя.

— Мы не можем обращаться с вами, как с обыкновенным... э-э-э... — позволил себе засмеяться господин Дурново. — Повторяю: "с обыкновенным". Для этого вы слишком э-э-э... заметны в нашем го... Как это? — вопросительно взглянул на подчиненного.