Мария Донченко - Оранжевый туман

И он увидел колонну. Перед ней стоял Маркин в джинсовой куртке и что-то неистово кричал в мегафон, и впервые Виталику было всё равно — что именно. Но людей в первом ряду он увидел чётко и не смог отфиксировать ни одного знакомого лица.

В колонне Альянса, по крайней мере в первых рядах, где они всегда строились, не было ни Любы, ни Димки, ни Андрея Кузнецова.

Виталик моргал в недоумении, глядя на экран.

Но он не знал там никого, кроме, конечно, Маркина. Впереди стояли совершенно неизвестные ему ребята, на вид старшеклассники лет шестнадцати-семнадцати, и ветер, словно парус, раздувал алое полотнище с чёрными буквами «Молодёжный Альянс революционных коммунистов», закреплённое на двух шестах, которые удерживали активисты по флангам колонны.

Репортаж с московского Первомая закончился. Остальные новости Виталик уже почти не слушал, с тревогой думая, почему же он не увидел своих друзей.

«Ладно», — подумалось ему, — «Ещё девятое мая впереди, поглядим».

Но между майскими праздниками Виталик неожиданно получил письмо от Димки Серёгина, написанное в первой половине апреля.

Это было единственное письмо от Димки почти за полгода.

В первых строчках Серёгин извинялся, что не писал так долго, и сообщал, что за зиму и весну на воле произошли события, которые Люба хотела скрыть от Виталика, чтобы не огорчать его, и поэтому он молчал, но теперь решил, что уж лучше пусть Виталик знает правду, какая она есть. В конце абзаца Димка просил Виталика ничего не писать Любе.

Первое, о чём написал Димка — что Марина Шанина практически сразу после ареста Виталика сошлась с Маркиным.

Эту новость он воспринял на удивление спокойно. То, что Марина его бросила, он понял по её молчанию уже давно и после первых двух писем даже ей не писал. А что с Маркиным — ну и ладно. Хотя у Сергея, вроде, жена была… Ну да какая Виталику Нецветову разница?

Во-вторых, писал Димка Серёгин после ряда нелицеприятных эпитетов в адрес Марины, после ареста Виталика Маркин не на шутку перепугался, что его организацией заинтересуются правоохранительные органы, и в целях безопасности, как он, не глядя в глаза, объяснял Димке и Любе, оформил исключение Нецветова из рядов Молодёжного Альянса задним числом — концом сентября.

Это сообщение Виталика зацепило. Хотя он и не собирался оставаться в организации, и ноябрьское выступление Маркина по телевизору видел, но такого удара в спину от своего бывшего командира всё-таки не ожидал.

Голосования по этому вопросу не было. О своём решении Маркин сообщил на собрании, подав его как информацию, и не более того, сославшись на интересы безопасности организации.

Открыто возмутиться и выступить против посмели лишь трое — Серёгин, Кузнецов и Измайлова.

Они и стали следующими кандидатами на изгнание.

С началом наступившего года, писал Димка, беспокойно кусая шариковую ручку в апрельской ночи, оранжевый крен Маркина заметно усилился.

Чем теснее лидер организации сближался с либералами, тем сильнее росла его неприязнь к «великолепной тройке» — Диме, Андрею и Любе. Сами они, впрочем, считали себя четвёркой, в отличие от Сергея, не вычёркивая Виталика из жизни и текущей политики.

Конфликт назревал исподволь и не мог не вылиться в открытую фазу.

Повод к ней был дан в самом конце февраля, когда по телевизору выступил бывший премьер-министр Касьянов и заявил о своём желании баллотироваться в президенты России. Несмотря на то, что президентские выборы ожидались в марте две тысячи восьмого, то есть ещё через целых два года, Маркин дал интервью журналистам, в котором от имени всей организации выразил безусловную поддержку новоиспечённому кандидату. Интервью пошло в эфир и попало в новости — Виталик стал припоминать, видел ли он это по телевизору, но не мог вспомнить точно — хотя с соратниками этот вопрос Сергей не обсуждал и лишь мелком упомянул о нём на следующем собрании, и то лишь как о собственной крупной удаче — о том, как ему удалось вновь появиться на центральных телеканалах.

На этот раз возмутилась Люба Измайлова. Чаша её терпения переполнилась, и она выплеснула наружу всё, что думала о событиях последнего времени, не забыв сказать во всеуслышание и о том, как подло, по её мнению, поступил лидер организации с Виталиком Нецветовым.

Собрание перерастало в крупный скандал. Маркин кричал с председательского места, что лишает Любу слова, а она отвечала, что не признаёт ни за кем на свете права лишить её возможности высказать своё мнение.

К удивлению «великолепной тройки», в зале раздались голоса в их поддержку. Казалось, вот-вот зашатается кресло под несменяемым Маркиным, и удастся развернуть корабль их организации на верный курс… Однако на этот раз Сергею, опытному интригану и демагогу, удалось одержать верх над неподготовленным порывом рядовых членов, под увещевания о единстве рядов и необходимости сплотиться в борьбе с диктаторским режимом ему удалось перехватить инициативу в нараставшей перепалке, и больше он её не выпустил из рук.

Их исключили с перевесом в один голос из двадцати девяти присутствовавших.

Разом швырнув членские билеты под ноги Маркина, трое похватали в охапку куртки и с гордо поднятой головой покинули помещение родного штаба, ставшего чужим.

Они шли к метро по тающему снегу, проигравшие этот бой, но впервые не промолчавшие и выступившие против Маркина.

Ты только не думай, продолжал Димка, что мы разбежались по углам. Теперь, именно теперь, когда мы увидели, кто он такой, никто и ничто не заставит нас уйти из политики.

Пока они собирались на квартире Измайловых, присоединившись к их «салону», а с дальнейшими стратегическими действиями ещё не определились.

Письмо занимало почти восемь тетрадных листов довольно мелким почерком и заканчивалось пожеланиями Виталику удачи и скорейшего возвращения к друзьям. Уже на полях Димка добавлял, что действительно верит в то, что всё закончится благополучно, и друг освободится быстрее, чем все могли бы предположить.

Виталик отложил листы в сторону и крепко задумался.

Ему давно казалось, что на воле что-то не так, но теперь всё встало на свои места.

Где-то в глубине души рождалось глухое и тёмное чувство ненависти к Сергею Маркину.

…Сам Виталик не надеялся на счастливый исход своего дела. Тянулось оно медленно, почти не двигалось с места, денег у него не было, а адвокат по назначению выполнял чисто формальную функцию.

Но что бы ни случилось дальше — главным для себя он считал то, что успел в свой двадцать один год столкнуться с серьёзными силами зла и хотя бы чем-то им помешал. Эта мысль служила ему утешением и светила слабой звёздочкой в тяжёлые минуты отчаяния…