Евгений Будинас - Дураки

— Вы же разумные мужики, разбирайтесь.

Они и разобрались бы... Если бы Виктор Евгеньевич знал тогда про козни Феди Косого и понимал, отчего Четверяков его так лично ненавидит, почему с таким бычьим упрямством не хочет понять, что, уничтожая музей, пусть даже и по чьей-то указке, он и себе свернет шею.

Но они не разобрались, а только наорали друг на друга. Причем не в доме, а прямо на улице, у калитки, куда вышли Мышкевича проводить.

Виктор Евгеньевич орал, что зря Четверяков так возбухает, потому что он вор. Ворюга, забывший правило воровать вежливо.

А Четверяков, налившись кровью, как бифштекс, орал в ответ, что это Дудинскас зря разбухает, потому что он дурак, не понимающий, что ничего ему здесь не принадлежит и никогда принадлежать не будет...

При этом оба они были правы, но только кричали слишком громко и друг друга не слышали, что всегда мешает «хорошим» людям с миром разойтись.

Орали же они так, что соседка Виктора Евгеньевича, колхозная пенсионерка Анна Павловна с неожиданной для нее прытью выскочила ему на подмогу.

— Чего кричишь, Витька? Не бачишь, что ён глухой? Ён николи не слышит.

И пошла одинокая и сгорбленная старуха, довольная, что хоть раз удалось и ей «вставить спицу» этим, которые все наезжают от самой войны. Хуже немцев...

Но и узнав про козни Феди Косого, Дудинскас не мог вообразить, как люто Цитрусовые его ненавидят. Невозможно представить такую глухую и так глубоко скрываемую ненависть...

Ведь и в первый приезд, и при всех других встречах никто не верил ни одному его слову — ни рассказам о том, как здесь все обустроится, ни тому, что деньги на Дубинки он заработал. В каждом вскипал возмущенный разум от одной мысли, как много же этот бывший писака всего наворовал.

Карпович, управляющий, в который раз удивил Виктора Евгеньевича ясностью мысли:

— Каждый вор знает правило — на храм, на сирот, на свечку полагается отжалеть пять процентов. Вот они и считают, что все сюда вложенное — это пять процентов. Почему? Так потому, что все это — ваша блажь. Тем более ваш никому не нужный ветряк. Вот они и мучаются, а где же, где остальное ?

С картофелем Карпович полностью пролетел. Хотя и собрал с сорока гектаров полторы тысячи тонн «голландской бульбы».

Ничего Цитрусовые у него не купили и никаких машин ему не прислали, хотя каждый день морочили звонками голову, уговаривая не волноваться и подождать до завтра. Так до заморозков, пока не стало картофель прихватывать. Тут только Карпович все понял. И пришел к Виктору Евгеньевичу за подмогой. При этом переживал так, что смотреть было страшно. Не за картофель, а за то, что оказался такой лопух — доверился.

Навалились всем «Артефактом», кинулись картофель продавать — оказалось, труднее, чем книги. Картошку отбирали и перебирали, мешками грузили в суперМАЗы, отправляли их в Мурманск, на Украину, в Москву... Половину угробили: что отдали в спешке без предоплаты, а денег потом не получили, что заморозили в дороге, когда «неожиданно» начались холода...

Там, где исхитрились продать, выручили в шесть раз больше, чем если бы сдали в районе, — из-за разности рублевого курса, из-за разных цен... В итоге не заработали, но и не прогорели. Ровно столько получили, чтобы вернуть взятые Карповичем деньги. И то спасибо инфляции.

Подсчитав, Виктор Евгеньевич понял, что весь картофель Карпович мог бы спокойненько купить у соседей и, умно его перепродав, заработать вшестеро больше, не упираясь все лето от зари до зари.

— А я тебе что говорил?! — торжествовал Миша Гляк. — Торговля — двигатель. Такое время, что производить сегодня выгодно только дензнаки. И то не на продажу, а для себя.

— Я вас понял, — сказал Виктору Евгеньевичу его любимый управляющий, — получается, по вашей классификации, что я в полной мере старый дурак.

Две недели в Дубинки он не приезжал. А когда появился, ничего от прежнего управляющего в нем уже не осталось. Глаза потухли.

— Это вам еще повезло, — сказал Карпович грустно, — что с картошкой мы пролетели.

Дудинскас не понял. Он вообще был на Карповича обижен.

— Это вам повезло, что все так неудачно повернулось, — повторил Анатолий в досаде. — И что телята у нас дохнут. Вы подождите. Вы увидите, что начнется, когда они дохнуть перестанут. Или когда вы построите свой ветряк. Что эти Цитрусовые с вами тогда сделают. При всех ваших «больших ребятах» в друзьях.

— Ну, этого не может быть! — пассажиры автобуса единодушно возмущались. — Чтобы мельницу сносить! Такого вообще не бывает.

В автобусе сидели не первоклассники на экскурсии, а маститые писатели из разных стран, участники Международного конгресса в защиту демократии, проводимого ПЕН-клубом. И каждому было за сорок. Многим — за пятьдесят. Некоторые разменяли даже седьмой десяток.

Конгресс проходил в конференц-зале гостиницы «Республика». Дудинскас, член ПЕН-клуба, от предложения выступить отмахнулся: «совсем не до того», но в Дубинки всех пригласил. И вот завелся, взял слово:

— Оглянитесь! — взывал Виктор Евгеньевич, плохо понимая, зачем ему это надо, и хорошо понимая, каким «эхом» это выступление ему отзовется. — Посмотрите по сторонам! Где церкви и храмы, где три тысячи старых поместий, былых островков цивилизации и культуры, разбуренных и уничтоженных? Где оазисы культуры, превращенные в помойки, где снесенная бульдозерами Немига [35] Старый район города, «расчищенный» однажды под улицу Горького, позднее переименованную. , куда пропали здешние помещики Ленские с их «усадьбой муз» и «сельским» музеем на двадцать тысяч экспонатов?..

Это да, писатели согласно кивали, это действительно, но это давно, это вообще, а мельница рядом, она конкретна. Никто Дудинскасу не верил. В солнечный безоблачный день трудно поверить даже в заурядную автоаварию.

— Кому твой музей мешает? Кому нужна твоя мельница? — больше всех возмущался Юзик Середка. — Не надо забывать, что существует законность...

Через две недели Середка, народный депутат и главный редактор «Общей газеты», которая издавалась Верховным

Советом, указом Всенародноизбранного был уволен. Из кабинета его выдворили, не вспомнив про законность и несмотря на депутатский значок. Тут же всем государственным типографиям поступил запрет печатать «независимые» издания.

Наблюдательный Совет и правление местного отделения Фонда Сороса немедленно собрались обсудить ситуацию. Что делать, чтобы как-то сохранить «свободное информационное пространство»? Кто-то предложил тут же послать телеграмму прямо миллиардеру, попросить помощи. За полученные деньги — а в том, что г-н Сорос деньги даст, никто не сомневался — купить оборудование, поставить его в «Артефакте». И печатать неофициальные газеты самим, сделав их таким образом и впрямь независимыми.