Мария Романова - Подростки бессмертны

Старый проверенный способ. Многие так учились курить.

— Ты когда куришь, сразу отношение к тебе другое, — напутствовал он, — там можно и в курилку пойти, потусоваться со старшаками. Не курят только лохи.

То, что не курят только лохи — я давно подозревала. А мой братец, будучи непреклонным авторитетом для меня, это лишь еще раз подтвердил. И это был ключ к новой жизни. Я начала активно обучаться искусству курения.

Как было противно сначала! А ведь еще недавно я старалась выбивать сигареты из рук деда, чтоб он не травил себя. Но теперь мне нужно было побороть свои глупые инстинкты и кашель, чтобы не быть лохушкой.

Не спалиться перед предками помогали нехитрые приемы: держать сигарету палочками, чтобы руки не провоняли, зажевать «Turbo» или листья клена, если жевы нет.

— Ты че, курить начала? — удивилась старшеклассница, увидев меня в задымленном школьном туалете. А знала меня вся школа, т. к. успела засветиться на всяких олимпиадах и капустниках — была там ведущей.

— Да, курю, — гордо ответила я, стараясь побороть головокружение и кашель.

— Ну молорик, а я думала — ты ботан, — усмехнулась та.

Сигареты обычно покупались поштучно. Я верила, что на них невозможно подсесть — настолько они противные. Дома курить не хотелось. Но какое было счастье просто находиться рядом со старшеклассниками на переменах! Слушать их взрослые разговоры, даже иногда участвовать. Быть в курсе школьных дел: кто с кем да как. Ради этого можно было и потерпеть неприятные ощущения в легких. А как было трогательно, что ли, по-братски курить сигарету на нескольких человек!

— Ты мне оставишь?

— За мной куришь, я заняла уже, оставлю.

Сама не заметила, как перестала кашлять при курении. Как уже по-настоящему хотелось курить. Покупать или стрелять сиги стало необходимостью.

А летом мы поехали с секцией тхэквондо в спортивный лагерь. Девочки там не курили, грешили этим только несколько парней. Вот с ними я и бегала на перекуры. Ну так сложилось, что общалась, в основном, с пацанами. Ну не то, что само сложилось. Просто баб я всегда недолюбливала за подлость, с парнями как-то проще. А к парням меня ой как тянуло! Гормоны играли, тело формировалось… В то время, как все уже целовались, а некоторые даже успели вкусить и кое-что посерьезнее, у меня совершенно не было опыта «половых отношений».

Девки заприметили мою тягу к парням… Слишком уж много времени я с ними проводила! (но, поверьте, ничего «такого» не было, мы просто общались, плавали на лодке, лазили по местным горам). И вот в один прекрасный день прекрасная половина нашей секции предложила мне прогуляться… Я и понять не успела, как мы оказались в заброшенном сарае, где меня поставили в круг… По довольным и плотоядным ухмылкам я поняла, что ничего хорошего меня не ждет… И тут неожиданный удар выбил звездочки из моих глаз.

— Девочки, вы чего?! Ну не надо, пожалуйста! — принялась уговаривать я, получая все новые удары. Ужасно боюсь физического насилия. Это стало настоящей фобией, с которой мне позже приходилось постоянно бороться в жестоком подростковом мире. Видимо, магнитофонный шнур — тот веский аргумент мамы в любом споре — оставил следы не только на теле…

Разумеется, уговоры не подействовали. Еще несколько ударов в голову (а лицо они не трогали) заставили упасть. Потом в ход пошли натренированные ноги… Конечно, следов на лице быть не должно. Иначе тренер (по-нашему, по-тхэквондистскому — сабумним) спалит. Тогда неприятностей им не избежать. Кстати, зачинщица расправы надо мной — любимая дочурка тренера. Младшенькая. Он в ней души не чаял. Нельзя же ей разочаровать папочку.

Насладившись моей беспомощностью и вдоволь попинав скорчившееся на полу сарая тельце (а девочкой я всегда была хрупкой, полтора метра росту), они начали воспитательную беседу.

— Ты че, сучка, о себе возомнила? — при этих словах «любимая дочурка», Катя ее звали (почему звали… позже она умерла от диабета), смачно харкнула на меня.

— Да че я вам сделала-то?! — сквозь сопли промычала я. И правда, я недоумевала, за что меня так.

— Ах ты не знаешь, тварь, — съязвила Катя. Она была непререкаемым авторитетом в этой своре, — а кто с нашими пацанами вечно ходит, шлюха ебаная! — при этом она придавила мою голову ногой, не давая подняться.

Объяснять, что я никакая не шлюха, тем более не ебаная (я даже не целовалась еще ни с кем, в отличие от остальных), не было возможности из-за грязного кроссовка на моем лице.

— Значит так, сучка, — продолжила свои наставления Катя, — чтоб близко к ним больше не подходила. Поняла, мразь?

Я только и смогла промычать «угу».

Девочки, довольные актом правосудия, как ни в чем не бывало направились обратно в лагерь, весело обсуждая при этом мое избиение, смакуя подробности и посмеиваясь. Мне приказали полежать в сарае еще полчаса и привести себя в порядок.

Я ощупала больнючие шишки на голове, отряхнула как могла одежду. Тело ныло, хромая, я побрела к озеру, чтобы умыться. Сигареты переломались от ударов. Подлечив одну дрожащими руками, глубоко затянулась и наконец-то заплакала. Зря говорят, что слезы — лишь вода, и горю ими не поможешь. Еще как поможешь! Это не вода, это — лекарство. Они приносят облегчение.

С тренером, Иванов Витальевичем, отношения у нас были доверительные. Он отличный мужик, всегда был готов выслушать, помочь, посоветовать. И ведь мудрый до чего наставник, неравнодушный. Он увлекался восточной философией и охотно делился своими знаниями с нами, детишками. Никого не осуждал. Даже узнав, что я покуриваю, не стал ругаться. Рассказал, конечно, о всех «прелестях» и последствиях этого пристрастия, но выбор оставил за мной. С ним мы как-то сроднились даже — мне всегда было проще общаться со взрослыми (не со всеми, конечно), с ними интереснее. Они умнее. У них можно было учиться жизни.

Разумеется, стучать я не собиралась. Это было табу. Хуже любого бесчестия. Поэтому, когда он заподозрил неладное, увидев мою неровную походку и печальные глаза, я отмазалась якобы плохим самочувствием. Мол приболела, тошнит меня. Наверное, съела что-то. Он освободил меня на несколько дней от тренировок, напоил активированным углем.

Девки довольно на меня поглядывали, при Иване Витальевиче делали вид, что хорошо ко мне относятся, разговаривают. А так… То плечом старались задеть, то подколоть, то чашку с едой опрокинуть. Это была травля. Странно, но пацаны тоже как-то резко от меня отстранились. Видимо, сучки успели им что-то наплести. А может, просто из солидарности, из стадного чувства, так сказать.

Положение мое было безвыходно. Общаться не с кем, кроме тренера. Я так мечтала поехать в этот лагерь, долго уговаривала родителей, чтоб отпустили. Как я была счастлива, когда они согласились! А теперь хотелось одного — поскорее домой и все забыть.