Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2012)

Сергей Костырко. «Бумажная книжка останется аристократической забавой». Беседу вела Ольга Боглевская. — «2000», Киев, № 34, 24 — 30 августа < http://2000.net.ua >.

« — Часто ли вы слышите грамотную, красивую русскую речь в украинских городах?

— В том, как говорили по-русски мои собеседники в Донецке, Одессе или Запорожье, не было ничего, что обращало бы внимание. Украинское интонирование русской речи я слышал больше в Киеве. Но у меня с этим свои, можно сказать, интимные отношения — язык, в котором я рос, был полурусским-полуукраинским, так говорили мои дедушка с бабушкой, дети крестьян из Украины, переселившихся в начале ХХ в. на Дальний Восток. И украинское интонирование русской речи, по мне, только добавляет ей обаяния».

Сергей Костырко. Пелевин издалека. — «Русский Журнал», 2012, 29 августа < http://russ.ru >.

«От книги, посвященной Пелевину, естественно было бы ожидать разговора не о том, что роднит Пелевина с писателями его поколения, а о том — что выделяет. Метода же, выбранная авторами „книги-расследования”, вынуждает их представлять явление Пелевина как нечто, сложенное из стандартных блоков своего времени. Как феномен исключительно поколенческий». О книге Сергея Полотовского и Романа Козака «Пелевин и поколение пустоты» (М., «Манн, Иванов и Фербер», 2012).

См. также статью Ирины Роднянской «Сомелье Пелевин. И соглядатаи» («Новый мир», 2012, № 10).

Креативность и возраст. Ветераны творческого труда рассказывают Colta.ru о том, что дают им (и что отбирают) годы и опыт. Часть первая: Андрей Битов, Виктор Пивоваров, Мария Розанова и Оскар Рабин. (Материал подготовили Мария Сидельникова, Ольга Серебряная, Дарья Абрамова). — «Colta.ru», 2012, 24 августа < http://www.colta.ru >.

Говорит художник Виктор Пивоваров (75 лет): «У каждого человека есть свой внутренний возраст. Мой — между 12 и 14 годами, то есть внутренне я постоянно подросток, и поэтому реальный возраст — и тот, что пришел после подросткового, и тем более который настал сейчас, — находится в таком невероятном диссонансе с внутренним, что меня буквально разрывает».

«В старости нет ничего позитивного. Ничего».

Эдуард Лимонов. «Литература не талантлива и очень тупа». Беседу вел Андрей Рудалев. — «Thankyou.ru», 2012, 20 августа < http://blog.thankyou.ru >.

«Западные критики писали что я „смахнул викторианскую паутину с русской литературы”. Вообще я много чего сделал, но боюсь говорить, опять обвинят в мании величия».

«Про дискуссии о новом реализме ничего не знаю. Я вообще не литературный человек. Я больше со своими охранниками общаюсь и со своей девкой. <...> Я написал немало философских книг, где я не герой, а только глаза и мышление мое. Я никогда и не был героем моих произведений. Если подумать, такого чела — Эдуард Лимонов — ведь нет. Есть хитрый и странноватый Савенко».

«Я о читателе вообще не думаю, и никогда не думал. Когда я с ними встречаюсь, опять и опять удивлен бываю, насколько они неинтересны, и вопросы их неинтересны. Иногда бывает, что я сплю с женщинами-читателями. Но тут другое, — преодоление космического одиночества».

Игорь Манцов. Ревизия: «Печки-лавочки» Василия Шукшина. Баллада об испуганном мужике. Диалог кинокритика Игоря Манцова и культуролога Вадима Касаткина. — «Перемены», 2012, 22 августа < http://www.peremeny.ru >.

Говорит Игорь Манцов: «Вот ведь проехал простоватый персонаж „Печек-лавочек” всю страну с востока на запад, повернул потом еще и на юг, наконец, вернулся на малую родину, сел в углу кадра посреди поля, да и говорит в финальном кадре: „Все, братцы, конец”. Конец не только фильму. Конец еще и тому социотипу, который Шукшин предъявляет. Ибо началось безжалостное, тотальное избиение этого типа тутошними грамотными. Избиение вроде бы исторически обусловленное, однако никто из грамотных не пытался ни смягчить ситуацию, ни помочь человекам. Деревенщики, бедняжки, плакали при этом, что тип уходит, что деревню порушили, однако же это был именно плач, бабья процедура. Любят в России жаловаться и плакать, ничего конструктивного в этом как не было, так и нет. А вот у Шукшина было нечто иное, была некая мощная предъява».

«Мне кажется, деревенщики сильно навредили стране и вот этому самому шукшинскому мужику: оплакивали уходящую натуру вместо того, чтобы помочь выработать выползающему из деревни хмурому общинному человечку — актуальную социальную образность».

Меня научили правильно выбирать среду... Беседу вела Юлия Качалкина. — «Литературная Россия», 2012, № 33 — 34, 10 августа.

Говорит Дмитрий Быков: «[Александр] Грин — гений, заражающий такой энергией и силой, что я всегда во время упадка перечитываю его. Ему самому, при его-то эпохе и биографии, требовались очень сильные отвлечения — и он умел выдумывать картины такой яркости, что они способны пробудить от любой умственной летаргии. Гриновские пейзажи, кошмары, даже гриновские названия — что есть на свете гипнотичнее названия „Синий каскад Теллури”, которое одно способно заменить роман, да что роман — целую страну?»

«[Стивен] Кинг, конечно, далеко не того масштаба писатель — все-таки автор определяется не только тем, сколько он написал хорошего, но и тем, сколько у него лажи. У Кинга лажи тонны, она почти заслонила „Воспламеняющую”, „Мизери”, „Ночную смену” и другие шедевры. И все-таки он подарил нам столько тем и приемов, излечил от стольких заблуждений и комплексов, что можно ему простить даже его невыносимые бейсбольные и рок-н-ролльные отступления».

«Сравнивать их нельзя, конечно. Грин — самый крепкий и сильный абсент, настоящий, полынный. Кинг — в лучшем случае скотч, а очень часто пепси. Тайная мечта напиться с Грином отчасти реализована в „Орфографии”. Но все равно, думаю, я бы не осмелился с ним заговорить».

Андрей Мирошниченко обозначил главные характеристики медиа в ближайшем будущем и объяснил причины появления основных тенденций. Беседу вела Дарья Татаркова. — «ЖурДом», 2012, 27 августа .

Говорит Андрей Мирошниченко: «Эффект сжатия времени заключается в том, что в одном промежутке времени помещается определенное количество социальных событий. Это сжатие происходило всю историю человечества. И, видимо, сжатие времени, или „сгущенка времени”, как я ее называю, подходит к некоторому порогу».

«У многих была иллюзия, что кризис СМИ является циклическим, что экономический кризис закончится и все наладится. Но сейчас все более становится очевидным, что это не циклический кризис, а кризис постоянный, характеризующий закат определенной эпохи. Это закат печатной эпохи, эпохи Гуттенберга».