Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2012)

Валерий Шубинский. Вести из нестарости. — “ OpenSpace ”, 2011, 22 декабря .

“Мандельштам смеялся над символистскими Иванами Ивановичами, предсмертно живущими. Но [Елена] Шварц никогда не боялась признаваться в том, насколько близко к границе между нашим миром и миром мертвых проходит существование поэта. Причем это соседство само по себе если и страшно, то не мучительно; в своей привычности оно даже порождало особый причудливый юмор. Отзвуки этого юмора есть даже в посмертной книге...”

“И Шварц в нескольких стихотворениях — самых последних — делает то, чего никто, кажется, не делал в русской поэзии, а делали, может быть, лишь английские метафизики XVII века: подвергает само предсмертное страдание метафизической рефлексии”.

“Правильно ли сделал издатель, завершив книгу статьей Ольги Седаковой — одним из множества итоговых текстов о поэзии Шварц, появившихся после ее кончины? Трудно сказать. Особых откровений статья Седаковой не содержит, но не содержит и неправды. <...> И, конечно, на фоне, к примеру, недавних заметок Елены Игнатовой, которая, проявляя поразительную глухоту не только к внутреннему, но и к прямому, словарному смыслу слов и столь же удивительные торопливость суждений и поверхностность сведений, обвинила умершего поэта едва ли не в сатанизме, обычные благородство и доброжелательность приходится ценить”.

Михаил Эпштейн. О любви. — “Слово\ Word ”, 2011, № 72, .

Отрывки из книги “Sola Amore. Любовь в пяти измерениях” (М., “Эксмо”, 2011).

“Человек — любопотребляющее производство. Конечно, и любопроизводящее, но любовных ресурсов в мире всегда дефицит, меньше, чем любых других источников энергии. И тогда встает вопрос: если из-под земли, из человеческих сердец не хватает — взять у солнца, у Бога. Вот у кого неисчерпаемый запас. Но такое чувство, что между мною и Богом какой-то затеняющий экран. 99 процентов не доходит. Холодно. Конечно, моя вина, что я не могу этот экран отодвинуть и враз согреться. Но и человечество еще не научилось брать свет прямо от солнечного источника, а роет землю, чтобы в напластованиях скончавшихся форм жизни найти тепло для себя. Вот так же приходится жаждущему любви зарываться в человеческие сердца, потому что прямо брать у Бога дано пока что немногим. И просто чудо, что есть такие сердца, которые производят больше любви, чем потребляют, и от которых греется мир”.

Составитель Андрей Василевский

*

“Вестник аналитики”, “Вестник Уральского отделения РАН”, “Вопросы истории”, “Вопросы литературы”, “Дружба народов”, “Звезда”, “Знамя”. “История”, “Новое литературное обозрение”, “Новая Польша”, “Персонаж”, “Фома”

Вадим Баевский. Штрихи к портрету. Из писем Михаила Леоновича Гаспарова. — “Знамя”, 2012, № 2 .

“Я никогда не делал попыток повлиять на него в чем бы то ни было. Вскоре после нашего знакомства он рассказал нам с Петей Рудневым, что с детства болен неизлечимыми болезнями, и коротко описал их неприятные проявления. После этого я смотрел на него как на прекрасную хрупкую хрустальную вазу. Я читал труды выдающихся психиатров и обсуждал их со знакомыми психиатрами: я серьезно относился к своему призванию педагога и считал это необходимым. И я знал формулу „гений — это болезнь” (впервые я ее встретил у Шопенгауэра). Михаил Леонович по строению тела и личности был диспластик. Как некоторые выдающиеся филологи, он сильно заикался.

Даже когда видел погрешность в какой-нибудь работе Михаила Леоновича или удивлялся неожиданному повороту его занятий, например, когда он начинал пересказывать прозой стихотворения наших классиков, я избегал его огорчать. Только в ответ на его настоятельные просьбы я изредка высказывал несогласие и, случалось, указывал на промахи. Один раз, уже незадолго до смерти, при нашей последней встрече, Михаил Леонович передал мне распечатку статьи о Пушкине с серьезной просьбой высказать свое мнение. Мне пришлось написать ему о нескольких пробелах, которые я у него усмотрел. Статью эту он, по-моему, так и не опубликовал. Текст, который он мне передал, я, разумеется, сохранил”.

Алексей Грищенко, Александр Лазарев. Константин Константинович Мамантов. — “Вопросы истории”, 2012, № 1.

Публикуется в классическом разделе “Исторические портреты”.

Новочеркасские ученые воссоздают личность и судьбу отважного белогвардейского генерала, известного нам как “Мамонтов”. Его подлинную фамилию (с ударением на втором слоге) в свое время сознательно исказил Троцкий.

Между прочим, историки до сих пор выясняют, был ли Мамантов отравлен (своими ли, чужими) или и впрямь сгорел от сыпного тифа, отягощенного пневмонией.

“Константин Константинович Мамантов к концу своей жизни достиг пика полководческой карьеры, снискал заслуженную популярность и уважение казаков. Он не стал известным политиком, не влиял на принятие политических решений. Ему не удалось овладеть Царицыном в 1918 году, но уже при жизни имя Мамантова благодаря совершенному рейду стало легендарным для белого движения Юга России. По оценке Кельчевского (начальника штаба Донской армии, мемуары которого сохранились. — П. К. ), „Богом одаренный кавалерист понял природного конника казака, и их совместная работа дала миру классические образцы конного боя и конного рейда. Его слава при жизни не давала спать многим и многим честолюбцам, но все их потуги очернить его светлое имя разбивались и будут разбиваться о бессмертие его творений”. Выдающийся донской военачальник навсегда покинул поле боя в наиболее критический для белой армии момент”.

Игорь Ефимов. Больше, чем единица. Четыре лица Льва Лосева. — “Звезда”, Cанкт-Петербург, 2012, № 1 .

Их тут действительно четыре: озорник, поэт, профессор и… снайпер.

“Сравнивая Лосева со снайпером, я не имею в виду ни солдата на войне, ни охотника на оленей или медведей. Нет — его можно уподобить стрелку, который приходит на помощь ученым, изучающим тайны океана. Вот мелькнет в волнах на секунду спина, или хвост, или лапа очередного чуда-юда морского — и снайпер должен успеть всадить в них крошечный дротик с радиозондом. Так и Лосев: вглядываясь в тайны литературного творчества, он метит ясной формулировкой приоткрывшуюся ему разгадку, и благодаря ему собратья-литературоведы вычерчивают дальше карты подводных миграций самых причудливых художественных созданий.