Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2012)

Вадим Нестеров. Трое сбоку, он один. Григорий Чхартишвили закрыл серию “Авторы” романом Анатолия Брусникина “Беллона”. — “Газета.Ru”, 2012, 23 января .

“„Беллона” [Анатолия Брусникина] состоит из двух пусть и связанных, но самостоятельных романов: „Фрегат ‘Беллона‘” и „Черная”. Объединяют их общие (в том числе и с предыдущей книгой серии „Герой иного времени”) персонажи, время и место действия — город Севастополь, Крымская война. „Фрегат” рассказывает о начале севастопольской обороны на фоне жизни 15-летнего матросского сына Герасима Илюхина, нежданно-негаданно ставшего юнгой на парусном фрегате. „Черная” — о последних днях осады города, переплетенных с судьбами выживших героев первой книги. Для автора они явно неравноценны: „Первая — подростковая, очень славная и пушистая: про паруса и пушки, романтическую любовь и мужскую дружбу, — пишет автор в своем ЖЖ. — Вторая — взрослая”. „Беллона” и впрямь книга взрослая, очень непростая и явно важная для автора. Иногда даже создается впечатление, что нарушается аксиома „книга не может быть умнее автора””.

“„Беллона” — один из лучших романов Чхартишвили последних лет, но при всем — роман абсолютно „акунинский”. И в этом, похоже, ответ на вопрос, зачем он раскрыл тайну псевдонима”.

“К счастью для поклонников Бориса Акунина и, похоже, к немалой досаде самого автора, Григорий Чхартишвили при всех своих недюжинных талантах оказался актером одной роли. Попытка сменить амплуа, выйти за границы своего жанра (в котором, надо отдать должное, он действительно легитимнейший король) — будь то в проекте „Жанры” или в проекте „Авторы” — всегда оборачивается одним и тем же. Или получается плохо, или получается как в анекдоте про оборонный завод, где как ни собирай, получается автомат Калашникова вместо детской коляски”.

Елена Петровская. “Человек технический”: о взаимосвязях Интернета и литературы. — “Эксперт”, 2012, № 2, 16 января.

“Если заострить тезис, то современная литература — даже если это всего лишь представление об общем векторе ее развития — открыта вторжениям со стороны того нового, для определения которого у нас нет готовых слов или понятий”.

“В самом деле, по старым меркам нет ничего более постороннего языку литературы, чем видео, комикс, сериал, телевизионная картинка и даже реклама. Между тем именно эти формы, в которых узнает себя современный зритель — причем вместе с множеством таких же, как он, — именно они и составляют неосязаемую ткань сегодняшней литературы”.

Поединок. Почему в дебатах между Коммунистом и Миллиардером не оказалось победителя? Беседу вела Елена Новоселова. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2012, № 13, 24 января.

Говорит Юрий Кублановский: “Разница амплитуды оценок Февральской революции так велика потому, что мало кто понимает, что это было такое. Лучшее, что о Февральской революции появилось, было написано Солженицыным в эмиграции в Вермонте в 80-е годы. И когда это пришло в Россию, здесь уже перестали читать, ушла культура проникновенного чтения. Поэтому ни февральские главы „Красного колеса”, ни отдельное превосходное эссе Александра Исаевича „Размышления над Февральской революцией” не были почти никем должным образом прочитаны и осознаны. У каждого свои представления о Февральской революции. До сих пор для одних она — это победа демократии над обскурантизмом и самодержавием, для других — первый шаг России в тоталитарную пропасть. В большинстве своем, повторяю, происходит это просто от незнания. Но меня настораживает, когда говорят, что сейчас уж ни при какой погоде Февраль невозможен. Я убежден, что бытие России очень хрупкое сейчас. И возможно все”.

Андрей Ранчин. Ненужный Толстой: рецепция личности и творчества писателя в год столетнего юбилея. — “Неприкосновенный запас”, 2011, № 6 (80).

“Может статься, я неправ, и в намерения автора книги [„Лев Толстой: бегство из рая”] отнюдь не входило сделать Толстого персонажем „Русских сенсаций” и телепрограммы „Ты не поверишь!”, но концентрация такого материала столь велика, а акценты на нем так сильны, что происходит неизбежное искажение оптики и смещение масштабов. Возможно, Павел Басинский прежде всего хотел показать Толстого просто человеком, без глянца. Но стараниями биографа Толстой предстал перед публикой „без штанов”. Показательна публикация фрагментов книги в „Московском комсомольце” — отрывки из другой биографии писателя массовая газета вряд ли бы напечатала. Впрочем, литературного скандала книга Басинского не вызвала, и в этом нельзя не видеть бесспорного свидетельства, что подобный метод жизнеописания уже не удивляет и даже не раздражает”.

“Репрессированная литература в архивах палачей” — Николай Клюев. Беседу вел Владимир Тольц. — “ SvobodaNews.ru ”, 2012, 28 января .

Говорит Виталий Шенталинский: “Вообще, я считаю, что Николай Клюев — это последний великий эпический поэт земли, мифотворец ХХ века, который от имени народа говорит и голосом народа”.

“Подумайте: я впервые публиковал материалы следственного дела Клюева 20 лет назад, и большинство людей не знали, кто такой Клюев, какой это поэт, не знали о его трагической судьбе. И мне казалось важным, чтобы знакомство с ним началось именно с этого — с главного, а не с его нетрадиционной ориентации в любви. <...> И тем не менее знать о любви Клюева к мужчинам, а не к женщинам тоже все-таки нужно, потому что без этой стороны жизни Клюева попросту нельзя понять его мироощущение, многие его стихи, любовную лирику”.

Говорит Владимир Тольц: “Могилы Клюева не найти. Его, как и тысячи других, расстреляли на Каштачной горе — месте массовых расстрелов в Томске. А трупы попросту сбрасывали в овраг. Сейчас это район массовой многоэтажной застройки”.

“Русский стих устал от старых форм”. Поэт Максим Амелин — о хороших и плохих стихах, Капри зимой и взятии Костромы Зурабом Церетели. Беседу вела Лиза Новикова. — “Известия”, 2012, на сайте газеты — 25 января .

Говорит Максим Амелин: “В XX веке в русской поэзии происходило размывание жанров, поэтому мне хотелось для себя заново выстроить разрушенную жанровую систему, но на современном уровне ее понимания. Современной поэзии много чего не хватает — поэмы, например, стихотворной драмы. А они вполне возможны. Сегодня поэты в большинстве своем идут по пути наименьшего сопротивления, выкладываются на самопрезентации, а на работу с языком, стилем сил и времени у них не остается. А по поводу од — боюсь, что некому их посвящать, поскольку в современной действительности все как-то больше антисобытий и антиявлений. Возник в ответ на это даже своеобразный поджанр антиоды, например, есть „Ода на взятие Костромы Зурабом Церетели” Ивана Волкова”.