Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2012)

Кравцов Константин Павлович родился в 1963 году в Салехарде. Окончил Нижнетагильское художественное училище и Литературный институт им. А. М. Горького. Преподавал в школах и духовном училище Ярославля. С 1992 по 2004 год служил в ярославских церквях, ныне — священник московского храма Благовещения Богородицы. Публиковался во многих журналах и альманахах, лауреат Третьего Филаретовского конкурса на лучшее религиозное стихотворение (2003). Автор трех поэтических книг. Живет в Москве. В “Новом мире” публикуется впервые.

Камни глупости

Глаз, его стекловидное тело и влага в передних и задних

Камерах, яблоко на вертикальной оси,

На ладони, протянутой в пламень огня,

И паленое мясо сбежалось к реке, глаз на мясе ладони

И камень в потеках елея, в оливковом масле,

Излитом Иаковом — страшно

Место сие

Камень глупости и камень веры —

Скажи, отличит ли один от другого

Доминиканец с кувшином? А в ангельском чине

Молчальница? На голове ее алая книга

Покоится как на престоле: застежки из злата,

Обрез золотой — книга то или

На саркофаге плита? Не воздвиг Он детей Аврааму

Из этих камней — из обломков разметанных,

Из самоцветов отеческой мудрости

Знал человека я: мысленный жертвенник из неотесанных,

Не оскверненных тесалом камней

Глупости он попытался сложить, камни сии претворить,

Как в Еву ребро Создатель, в город-невесту:

Великолепие зданий — всё будет разрушено,

Камня на камне, но город-невеста!..

В теле, вне тела ли был он, не помнит,

Но свет, говорит, проступил: в северном длился приделе

Праздник престольный — память

Дряхлого праведника Симеона и Анны-пророчицы,

Свет проступил, и всё было повязано светом:

Воды над твердью и воды под твердью —

Все было повязано светом, лучи проникали сквозь толщу

Вод подо льдом, и гвоздики, и лилии — Евины слезы —

Лилии, на солее опадавшие, как пелены

С четвертодневого Лазаря — Лазарь, как вышел-то он,

По рукам и ногам пеленами обвитый?

Евины слезы и слезы Марии: жено, что плачешь, кого

Ищешь? Разрушено всё. Но по стенам блуждали огни,

И в безмерной терялся он разности, глупый старик,

И в реке пресловутой времен пламенели обломки времен,

Слезы текли благодарны, текли облака,

Посмотри, он сказал, облака обложили озера,

Солнце читает по азбуке Брайля воды письмена

Цветочные человечки

Марии Степановой

Волна, набежав, колышет водоросли на стекле —

Человечки цветочные Босха,

Мультика после Освенцима, Знайки, Незнайки,

И видишь во сне голубые глаза на сосне, волос питьевое

Золото, и там, где стол стоял — стол и стоит,

Где был жертвенник — жертвенник, руки омыли,

Убрали портвейн со стола, и девица ложится на стол,

Всплыл хирург весь в светящихся иглах, присосках, а речи!

В светящейся весь чешуе, сам весь нежный, чешуйчатый,

И всё на месте: коленодробилка, бетономешалка,

Колун и колтун, покаянные тускло мерцают рубахи,

Обувка железная и “колыбель для Иуды”,

“Скрипка для сплетниц” и головные уборы

Для тугодумов — все тут, все на месте, а речи!

Речи — родник златоструйный: поет о любви сладкий голос

И ведьмино мерно скрипит колесо

Знайки, Незнайки, в траве человечек совсем как кузнечик,

Еще человечек, еще и еще — колени и локти

Точки опоры, на лилии смотрит в бинокль

Полевой командир, на кривые зодиакальные спицы

Заячьей карусели, устриц гирлянды свисают с алмазной оси:

Огненная Земля, а за ней Антарктида,

Мыс Горн, а за ним Антарктида и лагерные оркестранты

Что там за солнце встает и льдистый

Единорога кровавит рог? А хирург, жестяная воронка,

Друг зверя из бездны, но тайный, лишь ночью бывает:

Фелонь, гиацинты — одни гиацинты давно на уме:

О, Адонай! О, Адонис! А тот ему: друг!

Для чего ты пришел? Постоял, превратился в цветок,

Поднял крылышки и улетел

Снег в подвале, где дети играли в гестапо,

И чайка висит над плывучим, как льдина,

Лесным абортарием, полным тюльпанов, — “Аврора”

Из Нидерландов швартуется в Дублине, а на Москве хоругви

Ветер колышет. Что за лоза оплетает, как спрут бригантину,

Сборные пункты соборного самосознанья,

Опорные пункты? Опричники, хоругвеносцы —

Лучистое, мультикультурное Босх лицезрит человечество:

Знайки, Незнайки, в траве человечек совсем как кузнечик,

Еще человечек, еще и еще: не “полые люди” —

Цветочные, тающие человечки, нагие, как на медосмотре:

Наги все и не стыдятся над огненной стоя рекой

Там, где стол стоял — стол и стоит,

Где был жертвенник — жертвенник,

Кладку разбитой апсиды лоза оплела под луной,

Люминесцентные лампы стоят на руках,

И слетаются сойки, дрозды, Антарктида в цвету,

Лучевая глазная болезнь и малинник в воде, незабудки

У трансформаторной будки — люди в малиннике или

Лилии у Царских врат? Стебли воздушные,

Венчики с зеленоватым отливом снаружи,

А изнутри — синеватым, как ногти утопленников,

И разрозненные лепестки на ковре солеи,

И лишь два, только два еще держатся,

Словно свились на морозе морские коньки,

Разомкнулись, застыли в узоре на стеклах,

Уже затекающем солнцем

Освящение вод

Шерсть верблюжья, волна волосок к волоску,

И зеленая молния вод, и костер наготы,

Чьи пропорции он выверяет по трупам,

Изобретатель летательного аппарата

И субмарин, фонарь озаряет склеп,

Как свеча подо льдом, как ракушка-жемчужница:

Предполагалось, что жемчуг — роса,

Что в него превращается солнечный свет,

Попадая в ракушку; еще была версия: