Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2012)

Дмитрий Петров в нескольких интервью, предваряющих публикацию его книги “Аксенов” (М., “Молодая гвардия”, 2012), не без гордости сообщает, что издательству его рекомендовал Дмитрий Быков. Биография Пастернака, написанная Быковым (серия “ЖЗЛ”), собрала все мыслимые премии и наверняка подняла рейтинг и репутацию издательства. Биография Окуджавы, если не собрала должное количество лавров, так скорее всего потому, что жюри многочисленных наших премий подустали от кипучей энергии и плодовитости Дмитрия Быкова. Собирался Быков писать и биографию Аксенова. Но, видно, понял, что даже при его нечеловеческой работоспособности всех задуманных проектов не осуществить. Мне жаль, что Быков не написал эту книгу. Он как нельзя более подходил для этой задачи: он знал Аксенова и был под обаянием его личности, он ценит его прозу, но и прекрасно понимает характер претензий к ней, он умеет работать с документом, его литературоведческий анализ интересен и умен, а его рассказ увлекателен.

Всех этих качеств, к сожалению, лишен Дмитрий Петров. Кроме разве одного: он любит Аксенова (что в нынешнюю эпоху развенчания писательских авторитетов большая редкость). Но одной любви для биографа мало. Да любовь иногда и мешает: она порой вступает в конфликт с истиной. И тогда, как едко заметил Роман Арбитман (“Профиль”, 16 апреля 2012), “вместо человека с редкостным литературным даром, непростым характером и трагической судьбой то и дело возникает какой-то пряничный рыцарь с леденцовым щитом и плюмажем из сахарной ваты”.

Роман Арбитман, как можно уже догадаться по этой цитате, в своей краткой рецензии (скорее — скептической реплике) книгу Петрова разнес в пух и прах — за дурновкусие, стилистическую глухоту, обилие ошибок, а пуще всего — за сусальный образ писателя.

Сергей Костырко (“Русский журнал”, 2012, 2 мая), напротив, книгу одобрил, но не без оговорок и какого-то сочувственного снисхождения. Дескать, автор “по мере сил расчищает путь для уже более глубокого и серьезного разговора об Аксенове с новой читательской аудиторией”. Но при этом не преминул заметить, что содержащиеся в книге сведения из жизни Аксенова “так и не выстраивают <���…> законченный сюжет его биографии” и что “при обильном цитировании и комментировании произведений Аксенова остается невыполненной работа литературоведа — в книге нет ответа на вопрос, каким был вклад Аксенова в эстетику русской литературы”.

Ничего себе мелкие недочеты. Думаю, что по природной доброжелательности Сергей Костырко искал, за что похвалить дилетантскую книгу, а по профессиональной добросовестности не мог оставить уж вовсе без внимания ее очевидных провалов. Но если бы дело ими и ограничивалось!

Первый биограф писателя имеет огромные возможности: перед ним непаханое поле. Еще живы современники, ровесники и младшие друзья, члены семьи, еще не тронут личный архив писателя, еще не запущены в оборот документы, которые потом станут всеобщим достоянием. Не случайно первые биографы великих деятелей русской культуры не спешили создавать жизнеописание: они торопились собрать “материалы к биографии”. Так поступил Юрий Анненков, готовя первое собрание сочинений Пушкина: опросил друзей и многих, знавших поэта, собрал выписки из бумаг Пушкина и документировал едва ли не каждый день его жизни. Так поступил П. А. Кулиш, издатель Гоголя и его первый биограф, сознательно ограничив свою задачу подготовкой “сборника сведений о Гоголе”. Более поздний биограф Гоголя, В. И. Шенрок, тоже не решился писать биографию, а лишь — “материалы к биографии”. Так поступил С. М. Лукьянов, крупный ученый-физиолог и первый биограф Владимира Соловьева, ограничив свою задачу собиранием материалов и оставив дело составления литературной биографии будущему.

Аксенов, конечно, хоть и провозглашен классиком современной литературы, вряд ли вызовет к жизни отрасли науки, каковыми являются пушкинистика, гоголеведение и соловьевоведение. Но это не отменяет миссии первого биографа, состоящей в возможно более полном привлечении исчезающих документов — свидетельств людей, лично знавших писателя.

Сам Аксенов не оставил обширных и систематических мемуаров, что для биографа не только минус, но и плюс. Нет хуже, чем писать биографию Герцена, невольно споря с “Былым и думами”, или разбираться в мере вымысла в автобиографической горьковской трилогии, настолько канонизированной, что современному биографу приходится начинать с демифологизации (как это сделал Павел Басинский в замечательной, на мой взгляд, биографии Горького в серии “ЖЗЛ”).

Вместе с тем факты биографии Аксенова много раз отражались и преломлялись в его прозе. Вот интересная задача биографа: посмотреть на факт и на его отражение в литературе.

Увы — Петров эту задачу попросту игнорирует. Скорее, он даже не понимает ее.

Вот, например, рассказывается история, как “невыездной” Аксенов, взбунтовавшись, добивался в 1974 году поездки в США, куда его пригласил Университет Калифорнии (UCLA). Сам Аксенов красочно, с элементами фантасмагории рассказал ее в книге “Американская кириллица”.

Там Аксенов встречается с высоким писательским чином, стучит кулаком по столу: “Я вам не крепостной мужик!” Тем временем его возлюбленная рекомендует поговорить со своей соседкой по Котельнической высотке и подругой дочери вождя Томиком Луковой. Хлопоты увенчиваются успехом: на приеме у высокопоставленного “товарища” с золотым “Ролексом”, в бриллиантовых запонках, с бриллиантом в галстуке писатель получает разрешение на поездку вместе с напутствием не выступать на “Радио „Свобода””. Меж тем есть и другие версии этой истории: так, Виктор Ерофеев утверждает, что эту поездку ему удалось устроить через своего отца, влиятельного мидовского чиновника.

Пересказав старательно то, что написано в “Американской кириллице”, биограф справедливо замечает, что Аксенов очень часто беллетризовал свои воспоминания. “Он меняет местами, перемешивает, а то и выдумывает имена и должности, места действия и времена года, облики, голоса”. Хорошее наблюдение. Тут бы и рассказать, как оно было на самом деле. Но вместо этого биограф пишет, что “не может ручаться за полное соответствие этой [пересказанной им] истории той действительности, которая так нравится иным составителям биографий”.

Не удалось выяснить фамилию чиновника из Союза писателей, сообщает биограф. “Не удалось выяснить и точных данных вершителя судеб в бриллиантовых запонках. Как и узнать — кем подлинно была Томик Лукова — Томиком ли? Реальной ли дамой советского высшего света или, скажем, видным мидовцем мужского пола? Собирательным персонажем или милым плодом воображения?”