Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2013)

сгинул без вести пропавший, а мне по нём лишь остались

плач да печаль, — не о том одном я плачу, стеная,

ибо мне боги другую напасть уготовили злую:

сколько лучших ни есть властителей над островами,

между коих лесистый Закинф, Дулихий и Сама,

сколько ни есть на скалистой Итаке правителей разных, —

все и сватают мать мою, и дом разоряют.

Но ни расстроить она ненавистную свадьбу, ни справить

не решится никак, — они же мой дом истребляют,

всё проедая, и вскоре меня самого уничтожат”.

Так обратилась к нему, возмутясь, Афина Паллада:

“Ой, о горе, как нужен тебе Одиссей отдалённый, —

руки на женихов обнаглевших он наложил бы.

Ибо, если бы ныне, придя, пред воротами дома

встал во шлеме он, при щите и с парою копий, —

будучи таковым, каким я впервые увидел

в нашем доме его на пиру весёлом и пьяном,

путь из Эфиры держащим от Ила, сына Мермера, —

хаживал и туда Одиссей на судне проворном,

яд смертоносный ища, чтоб стрел меднокованных было

чем острия напитать, — но тот ему так и не дал

необходимого, гнева богов страшась присносущих;

мой же отец и дал ему, им любимому крепко, —

будучи таковым, женихам Одиссей показал бы,

все б они скоровечны и скорбносвадебны стали!

Но всё то меж тем одним богам лишь известно:

то ли, пришедши домой, отмстит, то ли нет, не вернувшись, —

воображать бесполезно, — тебя же я призываю

способ найти, каким из хором женихов ты разгонишь.

Выслушай же меня и моим последуй советам:

завтра, на лобное место созвав благородных Ахейцев,

речь обрати ко всем, — да будут свидетели боги.

Всех женихов призови разойтись восвояси отсюда,

мать же, ежели свадьбы она желает всем сердцем,

пусть в жилище отца велемощного путь свой направит, —

там и свадьбу устроят, и ей приданого сладят

столько, сколько давать подобает за дщерью любимой.

Самому же тебе посоветую, если усвоишь:

двадцатью снарядивши гребцами корабль наилучший,

выступи, чтоб об отце давно безвестном проведать,

слышно ли что между смертных, молва ли какая от Зевса

ходит, — славу приносит она наибольшую людям.

Ты сначала приди к богородному Нестору в Пилос

и расспроси, а потом к Менелаю рыжему в Спарту,

ибо из меднодоспешных Ахейцев пришёл он последним, —

коль услышишь от них, что жив твой отец и вернётся,

верно, хотя разоряем, но год ещё перетерпишь,

коль услышишь, что мёртв и больше не существует,

ты тогда, воротившись на милую отчую землю,

холм ему насыпь и сверши погребальных обрядов

столько, сколько прилично, и замуж мать свою выдай.

Но, как только ты завершишь всё то и исполнишь,

всем умом и всем сердцем тогда поразмысля, попробуй

способ найти, каким женихов убьёшь ты в хоромах

собственных: или коварно, иль честно, — тебе не пристало

глупостями заниматься, поскольку возраст не тот уж.

Знаешь, славу какую стяжал Орест богородный

между людьми, Эгиста коварного, отцеубийцу

жизни лишив, кем его был убит отец достославный?

Милый мой, так и ты, на вид красив и дороден,

будь отважен, — и станут потомки тебя благосл о вить.

Мне на быстрый корабль пора теперь отправляться,

где сопутники ждут уж меня, досадуя много, —

ты же сам потрудись и моим последуй советам”.

Ей же в свой черёд Телемах рассудительный молвил:

“Гость, воистину ты по-родственному наставляешь,

словно сына отец, — никогда я того не забуду.

Но, хотя поспешаешь в дорогу, помедли немного,

дабы тебе, и помывшись, и душу повеселивши,

дар принять и пойти на корабль, всем сердцем ликуя,

ценный, прекрасный, что тем тебе от меня бы залогом

был, какие гостям любезные гости даруют”.

Был же на то ответ ясноокой богини Афины:

“Нет, не задерживай больше меня, тороплюсь я в дорогу,

дар же тот, что вручить душа тебя побуждает,

мне на обратном пути, чтоб домой увести, ты и выдай, —

сколь бы ценен он ни был, такой же получишь отдарок”.

Быстро, так сказав, ясноокая вышла Афина,

выпорхнула как птица мгновенно, — ему же вложила

в сердце отвагу и смелость, и в нём об отце утвердила

память больше, чем прежде. И он, поразмысля, всем сердцем

вострепетал, поняв, что его посетила богиня.

Тут же направился он к женихам как муж богоравный.

Пел преславный пред ними певец, — они же сидели,

молча внимая; а он о возврате Ахейцев печальном

пел, какой им из Трои назначен Афиной Палладой.

В горнице верхней услышав его вдохновенную песню,

велемудрая дщерь Икариева Пенелопа

вниз сошла своего по высокой лестнице дома,

и не одна, — с двумя служанками, шедшими следом.

Между жен а ми богиня, она, женихов не достигнув,

встала возле опоры надёжно устроенной кровли,

спереди умащённой наметкой ланиты прикрывши,

а по бокам у неё служанки верные стали.

Так, со слезами, к певцу божественному обратилась:

“Фемий, тебе же известно немало смертным приятных, —

в них и людей и богов дела певцы прославляют,

спой же одну из тех пред ними, — они же пусть молча

пьют вино, а вот эту печальную песнь перестань же

петь, — от неё в груди надрывается милое сердце

у меня, неизбывным постигнутой горем изрядно,

ибо тоскую по той голове, всегда вспоминая

мужа, кто славен в обширной Элладе и в Аргосе среднем”.

Ей же в свой черёд Телемах рассудительный молвил:

“Мать моя, что ж певцу вселюбезному ты воспрещаешь

так услаждать, как его восторгается дух? — Не певцы же

в том виновны, но Зевс виновен, ниспосылая

каждому из вдохновенных людей, что сам пожелает.

Он же об участи злой Данайцев поёт не в досаду,