Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2013)

См. также статью Кирилла Кобрина «Лидия Гинзбург: прорыв блокадного круга» в настоящем номере «Нового мира».

Станислав Красовицкий. «Это формула русской поэзии». О 100-летии «Дыр бул щыл» Алексея Крученых. Беседу вела Анна Наринская. — «Коммерсантъ Weekend », 2013, № 5, 15 февраля < http://www.kommersant.ru/weekend >.

«„Дыр бул щыл / убешщур” — это именно то, что „есть”. У этих слов нет значений, и поэтому видна их чистая сущность. Здесь есть только то, что есть. Потому что звук — это данность. Крученых это понимал, причем понимал очень точно, почти математически. Он вообще был очень рационален. И его стихотворные упражнения, они часто были не излияниями поэтической души, а иллюстрациями его теоретических размышлений. Он был теоретик поэзии».

«В юности я занимался биологией — среди прочего мы вываривали в серной кислоте моллюсков. У каждого моллюска есть нерастворимый остаток, известковая решетка — она называется радула. Эта радула всегда оригинальна для каждого вида. У поэзии тоже имеется радула — одна и та же „решетка”, объединяющая поэзию по, скажем так, национальному признаку».

«А ведь если стихи несут вред — то это очень сильный вред. Если в конструкцию стихотворения заложить яд (а это можно сделать)... Например, были древние скандинавские висы, рождающие смерть: прочтет человек — и умрет. <...> Почему я, например, уничтожил большую часть своих стихов? Потому что я видел в них яд. А в его стихах яда нет».

Священник Сергий Круглов. Молитва как осиновый кол? — «Православие и мир», 2013, 5 февраля < http://www.pravmir.ru >.

«[Стивен] Кинг смутно понимал природу зла — но именно что смутно, в моем некрещеном сознании оставались занозы, невыясненные вопросы после чтения его книг — похоже, Кинг так и не смог принять ее смысл по-настоящему. Он точно и достоверно описывал симптомы зла — но что-то мешало ему ясно обозначить корень, мешало, возможно, не в последнюю очередь, и вот почему (это только мой домысел, простите меня, м-р Кинг): когда ясно понимаешь природу зла — тогда пропадает чарующий интерес ко злу, пропадает драйв мистического страха перед злом, замешанного на вожделении. Когда понимаешь главное отношение к сатане: „ и дуни и плюни на него” — и забудь, не обращай внимание на мокрицу в половице, ни во чтоже вмени, сосредоточься на главном, на Христе — тогда отпадают многие увлекательные „от мира сего” фобии, фантазии, интересы и заделья».

«Так вот, пачку книг Кинга я, приняв крещение в 1996 году, выбросил на помойку. И ни разу не пожалел. Вернул, годы спустя, только две (и то — не на книжную полку, а в электронную читалку, чтобы перечитать) — романы „Необходимые вещи” и „Салимов Удел” (второй, кстати, вернул не в малой степени из-за замечательных лирических пассажей о погоде, об осени, о ветре, с которых начинаются некоторые главы…)».

Юрий Кублановский. Наступление на Пушкина. — «Культура», 2013, 7 февраля < http://portal-kultura.ru >.

«Не хочу сказать, что наш Александр Сергеевич является персональной целью новых веяний. Просто все духовное, определяющее связь времен и культур, попадает под пресс этой новой постхристианской цивилизации, которая начинала закипать еще в конце шестидесятых годов прошлого века и получила новый импульс для своего развития со становлением интернета, формированием сетевой культуры».

«<...> маховик, который системно и равнодушно перемалывает все, что дорого нашему сердцу».

Александр Кушнер. «Поэт в жизни должен быть застегнут на все пуговицы. Другое дело — стихи». Беседу вела Ольга Ципенюк. — «Огонек», 2013, № 4, 4 февраля < http://www.kommersant.ru/ogoniok >.

«Скажу только, что первая юношеская любовь была абсолютно счастливой — наверное, этим объясняется многое в моем отношении к жизни».

«Десять лет проработал в школе, и не жалею. Учительский заработок позволял мне не зависеть от гонораров. В Ленинграде я был далек от московской литературной богемы, от всей этой довольно искусственной светско-советской среды. И тогда, в 60-е, жил не как поэт, а как человек, пишущий стихи, — это разные вещи. Я знаю, как устроена обычная, повседневная жизнь. Одно дело — просыпаться в полдень после очередных посиделок в ЦДЛ, другое — вставать в 7 утра и ехать в замерзшем переполненном трамвае с Петроградской стороны на Охту, „как все”».

«Да, нам определенно повезло. Иногда я с ужасом думаю о том, как бы я жил, что бы писал, родись я лет на 20-30 раньше. Никак не могу за себя поручиться. Вынужденные „сталинские” стихи Пастернака или Мандельштама, огорчающие нас, — лучшее средство от гордыни и самоуверенности. И в 1987 году, осознав это, я написал: „ Сказал один чудак, и я скажу опять, / Смутясь, по-дружески, по-свойски, по-соседски, / Что никогда не надо осуждать / Людей, особенно советских ...”. Эту жалость, это понимание исторических тисков, в которые может угодить человек, прекрасно знал, например, Зощенко».

Игорь Манцов. Без технологий, зато с лозунгами. Вторая беседа Игоря Манцова с Владимиром Бондаренко. — «Перемены», 2013, 25 февраля < http://www.peremeny.ru >.

Среди прочего Игорь Манцов обращается к Владимиру Бондаренко: «Еще раз повторяю: провинциальный, да и столичный обыватель подсажен на потребительскую иглу, Ваши лозунги ему до лампочки. Поверьте для начала! Гигантские торговые центры, отстроенные, допустим, в Туле за последние годы, — это именно что Храмы Потребления . С куполами, с гигантскими изображениями полуобнаженных, условно говоря, блудниц в белье, словно пародирующими православную иконопись. <...> Вся моя речь построена на том, что я с потребительской позицией не идентифицируюсь. А иначе с чего бы мне затевать эти разговоры, которые, надеюсь, мы не бросим. Вы же бездоказательно предполагаете: потребительство — моя мечта. В то же время я настаиваю: потребительский западный стандарт неизбежен. В лоб его не победит никакой „Сталин”, но Вы с Реальностью считаться не хотите, а это приведет к очередному поражению, к очередному обессмысливанию всего тутошнего».

Первая беседа — 11 февраля.

Борис Межуев. В поисках Борхеса, или Как мы прощались с Касталией. — «Гефтер», 2013, 4 марта < http://gefter.ru >.

«[Георгий] Кнабе, конечно, видел в „отрицательной диалектике” Жизни и Культуры зловещий симптом грядущего финала европейского общества, по крайней мере, в прежней его форме, но мне кажется, что он подмечал не столько какую-то универсально-европейскую доминанту культуры, сколько старался описать и осмыслить то странное сочетание реабилитации традиции и одновременно стихии жизни, которое характеризовало весь период горбачевской перестройки, когда бурным потоком полилось на экраны, на подмостки театров, на полки книжных магазинов, в толстые журналы сразу все: и эротическое искусство, и религиозная философия, и реабилитированные „комиссары в пыльных шлемах”, и затем почти в ту же секунду разнообразные „господа офицеры”. В какой-то момент этот поток всего возвращенного с полок, легализированного, быстро переведенного, обнаруженного в архивах стал создавать ощущение грубой какофонии: обретенная культурная полнота начинала раздражать своим безразличием к любому ценностному самоопределению. Для Кнабе было столь же важно, что в этой ситуации исчезает определенность знакового содержания: исчезает ответственность человека за выбранную им систему ценностей, а следовательно, никто уже не стремится сохранять верность своему ценностному выбору».