Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2013)

— Я вас понял, — сразу же подхватил я. — Думаю, у меня для вас кое-что есть. «Кельвин Кляйн», — сказал, доставая ценную коробку. — Настоящий, — добавил на всякий случай. — Изысканный аромат, адресованный женщине, излучающей внутренний свет. o:p/

Она напряглась. О свете ей можно было не говорить. o:p/

— Сложная цветочная композиция, — смело продолжил я. — Сердцем аромата являются цветы каллы. o:p/

Тут она напряглась еще больше. Я видел это, но остановиться уже не мог. o:p/

— И главное, — продолжал, заглядывая ей в глаза, — аромат рассчитан на зрелых клиентов. Как правило, это женщины за сорок, они мудрые, и красота их не подчиняется жестокому неумолимому времени. o:p/

— У вас есть что-то другое? — оборвала меня она. o:p/

Я замер, однако всего лишь на миг. o:p/

— А как же, — сказал, — согласен: вы еще слишком юны. Поговорим о каллах лет через двадцать, — сказал с воодушевлением. — Я все равно попробую вас удивить. Смотрите, — сказал, достав очередной флакон, — «Диор». Какие у вас отношения с «Диором»? o:p/

Женщина горько вздохнула, мол, не морочьте мне голову. o:p/

— Аромат, — не отступал я, — складывается из аккордов черного чая в ансамбле с утонченным жасмином, сандалом и пикантностью кардамона. o:p/

— Чая? — опять перебила она меня. o:p/

— Да, чая, — подтвердил я. — Черного, — добавил. o:p/

— Ну и что мне его, пить? — как-то отстраненно спросила она и уже потянулась к кнопке микрофона, словно намекая, что сеанс окончен, у нее куча работы, и мы ей не то чтобы мешаем, но не помогаем, это точно. o:p/

Но я успел перехватить ее руку и, выдержав паузу, сказал: o:p/

— Не спешите, — сказал тихо, — это еще не конец. «Гуччи», — сказал я, — вы слышали что-нибудь о «Гуччи»? o:p/

— Слышала, — ответила она так же тихо. — Слышала. o:p/

— Тогда это точно для вас, — сказал я уверенно, — Гуччи — это то, чего вам не хватает. o:p/

Тут она вообще как-то обиделась, и взгляд ее говорил: откуда ты, чувак, взял, что мне вообще чего-то не хватает здесь, в моей справочной. Но я не обращал внимания. o:p/

— Он тоже настоящий, — говорил я, понимая, что лучше мне дальше не говорить, — этот «Гуччи». Вы понимаете? o:p/

— И что? o:p/

— И что? Чары молодости, модный винтаж. Специально для романтичной девушки, не лишенной азарта, которая утопает в сладковатых оттенках пиона и розы, оттеняемых характерными сандалом и пачулями. o:p/

Думаю, если бы я не упомянул пачули, все могло обойтись. Но не обошлось. o:p/

— Выйдите отсюда, — холодно сказала она, — и пачули свои заберите. o:p/

И сказала это так, что я даже не решился спорить. Молча побросал все обратно в пакет, обреченно поднялся. o:p/

— Это ваша? — вдруг обратилась к ней Алиса. o:p/

— Что? — не поняла женщина. o:p/

— Помада, спрашиваю, ваша? o:p/

— Моя, — неуверенно ответила женщина. o:p/

— Она вам не подходит. o:p/

Ну все, подумал я, сейчас она вызовет милицию. По микрофону. o:p/

— В смысле? — решила уточнить администраторша. o:p/

— Не идет к вашей одежде, — спокойно объяснила Алиса. — Вот глядите. o:p/

Она взяла у меня из рук пакет, достала оттуда пару косметических наборов, подошла к женщине и, вынув из кармана джинсов платочек, нежно стерла с ее губ бледную помаду. После чего нарисовала ей пылкую и тьмяную улыбку. Вышло не слишком ловко, однако женщина все равно завороженно посмотрела на себя в зеркальце, протянутое Алисой. o:p/

— У вас совсем другой тип лица, — говорила малая беззаботно, — и совсем другой цвет обуви. Вы понимаете? o:p/

Та все понимала. o:p/

Выйдя из вокзала, мы пересчитали бабки. o:p/

— Откуда ты знаешь? — спросил я удивленно — Ну, о помаде? o:p/

— У моей мамы такая, — ответила Алиса. — Только она ею не пользуется. У нее и так яркие губы. o:p/

До вечера мы продали еще несколько китайских наборов. o:p/

o:p /o:p

o:p /o:p

18 o:p/

o:p /o:p

Мне всегда было жаль, что они так быстро стареют. Как будто все выглядело по-прежнему, старик даже продолжал ходить в свою контору, где ему давно никто ничего не платил, а мама упрямо поддерживала домашний порядок и пыталась меня воспитывать. Но я видел, как сильно они сдали, как их накрыло невидимой волной, словно они вдруг вступили в темноту, а назад под солнце вышли уже другими — с другим выражением лица, слегка испуганным, что ли. Старость — это и есть прежде всего страх в глазах, излишне суетливые движения, неуверенный голос, безосновательные обвинения. Особенно обидно было за старика. Он храбрился и все время повторял, что это его работа и что ни один капиталист его оттуда не выкинет, что он и дальше будет ходить, поскольку положил на эту работу всю свою жизнь. Сколько раз мне приходилось такое слышать — о недаром прожитой жизни, об оставленной после себя памяти, о друзьях, в любую минуту встающих за тебя стеной. Когда их контора обанкротилась официально, старику не было и шестидесяти. Его это прибило окончательно. Он сидел на кухне и слушал транзистор, который я ему притащил. Выходил только в магазин, и то лишь когда его выгоняла туда мама. Даже футбол слушал по транзистору, хоть в соседней комнате стоял вполне нормальный телевизор. О моих делах почти не расспрашивал, своих у него не было. Стал часто болеть, нервничать и срываться. Наверно, именно тогда я понял, что никакой бизнес не дает тебе уверенности. Никакие активы не защитят тебя от собственной тени, которой ты на самом деле боишься больше всего. И что самое важное — твое желание продираться дальше, не останавливаться, не бояться, не иметь этого страха, который делает нас беспомощными и беззащитными. Забоишься — будешь сидеть, побежденный, вылавливая новости из эфира, как запахи из чужой кухни. Я собрал вещи, снял квартиру в соседнем квартале и стал жить отдельно. Заносил старикам деньги и продукты и старался не рассказывать особо о том, чем занимаюсь. o:p/

Через несколько лет Пашиного брата посадили. Тогда посадили также добрую половину наших одноклассников. А те, кого не посадили, стали милиционерами. Когда я брал баскетбольный мяч и выходил на нашу старую площадку, мне даже играть было не с кем. o:p/

o:p /o:p

19 o:p/

o:p /o:p

— А, друзья покойника, — весело приветствовал нас доктор и сразу же напустил тучу табачного дыма. — Хорошо, что пришли. А то мне тут с утра поговорить не с кем. А цветы для кого? — не понял он. o:p/

Я действительно купил на привокзальной подозрительный букетик, подарю, думал, Анне, войду в доверие. o:p/

— Это для больного, — сказал я. o:p/

— Рано ему еще, — радостно возразил доктор. — На кладбище отнесете, как время придет. o:p/

Он заставил нас сесть возле него, долго травил байки о веселых случаях в операционной, потом достал карты, предложил сыграть с ним на интерес, я отказался, а Алиса согласилась. И выиграла. Дважды. После чего доктору позвонили на мобильный, он озабоченно с кем-то переговорил, выхватил у меня из рук цветы, поблагодарил и исчез в коридорах больницы. Вечернее солнце золотило тяжелые мытые окна, казалось, что там, за переездом, стоит лишь перейти теплые сосновые посадки, непременно исчезают все проблемы. o:p/