Лоран Годе - Врата ада

Проволоне схватил Маттео за руку и встал со словами:

— Ну точно ангелы небесные… если они существуют… как же они хороши, эти негодяи!

Маттео показалось это странным, но он промолчал. Подумал, что профессор бредит или просто не в себе, еще не оправился от шока.

— Я оставил машину в двух шагах, — сказал он, подхватывая Проволоне. — Обопритесь на меня!

Пока он с большим трудом волок профессора к машине, тот все твердил, смеясь:

— Будь они благословенны! Эти сорванцы… Как они дерутся! Как хороши собой! Животные! Вот кто они такие: восхитительные животные!

Одной рукой Маттео толкнул дверь бара, другой придерживал профессора. Он был встречен радостным приветствием:

— Смотрите-ка! Вот и мой шофер!

Грейс была здесь, как и в прошлый раз, она потягивала за стойкой коктейль и гримасничала, как американская старлетка.

— Что с вами случилось? — сразу спросил Гарибальдо, увидев окровавленное лицо Проволоне.

— На него напали, — ответил Маттео, усаживая побитого за стол. — Я привез его сюда, чтобы он подкрепился, выпил стаканчик.

— И я вам благодарен, — пробормотал профессор, — в самом деле… спасибо, но зря вы это, зачем… я доставил вам столько хлопот…

Гарибальдо принес ведерко со льдом, чистую тряпку и бутылку граппы, которую поставил на стол.

— У вас что-нибудь украли? — спросил Маттео.

К его удивлению, Грейс фыркнула у него за спиной, будто он задал совершенно нелепый вопрос. Профессор покраснел.

— Спасибо вам за хлопоты, спасибо… Все в порядке… Мне жаль, что я втянул вас в это, — сказал он.

Грейс насмешливо подмигнула Маттео, но тот явно ничего не понимал:

— Профессор хочет сказать, что ты вмешался не в драку, а в любовные игры! — пояснила она.

Маттео остолбенел. Посмотрел на Проволоне, ожидая, что на это скажет он. Профессор только смущенно пожал плечами:

— Да, вы ошиблись… это правда…

— То есть…? — протянул Маттео, не веря своим ушам.

— Да, — продолжал Проволоне. — Это так… я люблю этих уличных бесенят, правда. Ничего не могу с этим поделать…

Грейс расхохоталась и, подняв свой стакан, провозгласила:

— За здоровье professore Проволоне!

Маттео долго сидел как пришибленный, не зная, возмущаться ему или смеяться. Он был совершенно растерян. «Мир обезумел», — подумал он и выпил рюмку граппы, которую с улыбкой подал ему Гарибальдо.

— Я ничего не могу с собой поделать, — продолжал Проволоне. — Правда… мне так неловко.

Маттео посмотрел на него с удивлением. Он по-прежнему не понимал, как можно терпеть такое издевательство над собой и даже находить в этом удовольствие. Он не спросил об этом, но был так явно обескуражен, что профессор, потупив взгляд, пустился в объяснения:

— Вы удивляетесь, зачем мне все это… не так ли? Я вас понимаю. Вы помните, о чем мы говорили в прошлый раз? О смерти, поселившейся в нас… И иногда тебе кажется, что ты просто тень, да-да, тень, безжизненная тень… И понимаете, как раз тогда, когда они колошматят меня и ржут, как дикари, когда я чувствую на себе их жизненную энергию… в такие моменты я живу. Как ни странно. Уверяю вас, я чувствую, как бы это сказать, я чувствую себя до боли живым…

Маттео молчал. Он вспоминал, о чем они говорили во время первой встречи.

— Почему вы сказали, что жизнь и смерть связаны теснее, чем мы думаем? — спросил он, помолчав.

Профессор провел рукой по лицу и спокойно улыбнулся.

— Потому что это правда… Нынешнее прагматичное и рациональное общество убеждено в незыблемости своих границ, но оно заблуждается. Не существует только мертвых или только живых. Нет и нет… Все гораздо сложнее. Все смешано и взаимосвязано. Древние это знали. Мир живых и мир мертвых сообщаются. Есть мосты, точки пересечения, пограничные зоны. Мы просто разучились видеть и ощущать это…

Видя, что разговор становится серьезным, хозяин бара накрыл стол для своих гостей. Выставил четыре рюмки, бутылку граппы и два шарика чудесной mozzarelle di bufala [10] Моцарелла из молока буйволицы (итал.). . Потом запер дверь, чтобы им не помешал случайный посетитель.

Грейс улыбнулась. Сегодня была их и только их ночь. И сейчас всем им хотелось только одного: забыть о времени, слушать друг друга, и чтобы внешний мир оставил их в покое.

— Но почему все-таки вы считаете, что нет границы между жизнью и смертью? — спросил Гарибальдо, откусывая от tramezzino [11] Бутерброд (итал.). с ветчиной и артишоками.

Долгое время он был активистом крайне левых, но потом завел бар и теперь водил дружбу со своими клиентами. Ко всему, что касалось потустороннего мира, он относился с большим подозрением.

— Вам приходилось терять кого-то из близких? — спросил Проволоне.

Гарибальдо ничего не ответил, но невольно подумал о своей жене, которая десять лет назад очень быстро сгорела от рака.

— Вам не кажется, что все эти люди продолжают жить в нас? Правда, правда… Они оставили в нас частичку себя и будут с нами, пока мы сами живы. Жесты… Манера говорить или думать… Привязанность к каким-то вещам и местам… Поверьте мне. Мертвые продолжают жить. Они толкают нас на разные поступки. Влияют на наши решения. Они имеют над нами власть. Лепят нас по своему образу и подобию.

— Да, — с горечью откликнулась Грейс. — Когда есть из чего лепить…

— Правильно, — с ликованием воскликнул профессор. — Это оборотная сторона слияния двух миров. Порой мы не такие уж живые. Умирая, наши близкие забирают с собой и частичку нас самих. Каждая потеря убивает что-то и в нас. Мы все прошли через это. Радость жизни, бодрость — все это мы постепенно теряем вместе с каждым умершим. И с каждой потерей это становится все ощутимее…

Маттео ничего не сказал и стиснул зубы.

— Именно поэтому… — вновь заговорил профессор, — я говорю, что жизнь и смерть взаимосвязаны… Возьмите Неаполь, не кажется ли вам, что иными вечерами он похож на город теней?

Маттео улыбнулся. Сколько раз он об этом думал, проезжая по пустынным улицам? Сколько раз ему казалось, что он попал в странный, подвешенный в пустоте мир?

Внезапный стук прервал раздумья Маттео. Все присутствующие одновременно вздрогнули и подняли голову. Сначала им показалось, что кто-то стучится к ним в дверь, но они ошиблись. Стук раздался снова, с удвоенной силой, и Маттео уже хотел было выбежать на улицу, посмотреть, что там происходит, может, пьяница какой вздумал попортить стену бара и колотит в нее.

— Да это же падре Мадзеротти! — воскликнул Гарибальдо.

И тут же вскочил, бросился к окнам. Маттео не понял, почему так засуетился хозяин бара. И почему он с такой поспешностью захлопывает ставни, словно решил совсем закрыть свое заведение. Зачем? Неужели он в таких плохих отношениях со священником, что не хочет даже пускать его к себе? Маттео терялся в догадках, но тут Гарибальдо наклонился к люку в полу, ведущему в погреб.