Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

«Польские» воры, чаще их называют бляди или суки, — это бывшие воры, но отошедшие от воровских идей, сломанные. Им не западло работать бригадирами, мастерами. У них даже не сходняк, а бригадное собрание.

«Красные шапочки» — это те же зеки, но входящие в бригаду самоохраны. Они стоят на вышках, охраняют зеков.

В Красноярской пересылке встретились два вора в законе: Анвар, про которого я уже говорил, и Толик по кличке Кнут. Они долго о чем-то говорили между собой. Потом сели играть в карты. Играли трое суток, перебрали все игры: очко, буру, рамс, тэрс, трети. Анвар проиграл Кнуту тысячу рублей и тут же расплатился.

На другой день нас взяли на этап. У конвоя спросили: «Куда везут?» Сказали: «На Ванино». Я даже обрадовался — ко мне на вторую родину, на восток. В вагоне все зеки, большинство «мужиков», слушались Анвара. А один «мужик» по кличке Могила все время присматривал за ним.

Прибыли в Ванино, повезли в зону. На территории зоны была поляна в форме большого круга, который называли почему-то Куликовым полем. На этом поле и принимали этап.

По правую сторону стояли воры, все «прикинутые» от и до: в шляпах, костюмах, галстуках, кашне. Для приема «дорогих» гостей на земле они расстелили длинное белое полотенце с целью «проверки талии». Если ты вор и не чувствуешь за собой никакого греха — никого не продавал, не подличал, — то должен пройти по полотенцу и вытереть ноги. Но если, не дай Бог, на твоей совести что-то имеется, то…

По левую сторону стояли «махнота», «мужики», чуть поодаль — суки.

На Куликово поле вышел оперуполномоченный («кум» по-лагерному) и крикнул:

— Мужики, воры, махнота, расходись по мастям, по баракам!

Нос у меня спрашивает:

— Нам куда?

— Подожди, пусть немного разойдутся, тогда решим.

У воров впереди стоял вор в законе Фунт, худой седой старик, державший в руках всю зону. Он был правой рукой другого вора в законе по кличке Солома, который был паханом другой зоны. К Фунту подошел Анвар, передал сверток и отошел к «мужикам». Следом к Фунту подошел Могила и протянул ксиву, а на словах сказал:

— Анвар нес пять тысяч общаковых денег, тысячу проиграл Кнуту на Красноярской пересылке.

Оказывается, Могила шел контролером по этапу следом за Анваром.

Фунт глянул на ксиву, немного подумал, посмотрел на Анвара, повернулся, посмотрел на воров, жестом подозвал одного вора, тоже бакинца по кличке Маруха, и сказал:

— Пойди разберись со своим земляком, что-то его не тянет в родную стаю, а чешет куда-то по бездорожью.

Маруха подошел ближе к «мужикам», стал спрашивать Анвара, откуда пришел, в каких командировках был, кого из воров видел, потом сказал:

— Анвар, подойди, что мы с тобой на расстоянии разговариваем.

Анвар подошел ближе, Маруха со словами: «Зачем ты играл общаковые деньги?» всадил ему в живот финку. Анвар упал, тут же их окружили воры. А Фунт сказал одному фуфлыжнику (лицо, не отдавшее долга или уплатившее его несвоевременно), стоящему в стороне:

— Иди на вахту, бери дело на себя.

Это был человек, проигравший в карты и вовремя не заплативший долг. Обычно таких или сразу режут, или держат для подходящего случая. Когда тот идет на вахту и берет «мокруху» на себя, о нем говорят: «Поканал по делу Рыбкина». В этом случае он как бы погашает карточный долг и реабилитирует себя, воры уже к нему ничего не имеют. Да и ему самому лучше получить дополнительный трояк, чем быть зарезанным.

«Хозяин» зоны эти вещи отлично знал, но ему не было никакой разницы, — кто убивал. Главное — был бы человек, на которого можно списать труп. В те сталинские времена, когда человек за горсть колосков мог получить червонец, администрация колонии на все эти вещи смотрела сквозь пальцы. Беспредел на свободе, беспредел в лагерях. Зеки вообще были брошены на выживание. В свои пятнадцать лет насмотрелся я на те порядки.

Хорошо, я послушал старого каторжанина на пересылке и никогда не садился играть в карты под интерес. А то, как бывало, присмотрят бандиты молодого красивого парня и стараются втянуть его в игру. Поначалу дадут два-три раза выиграть. Тот радуется, считает себя спецом. Уже некоторые для понта отказываются с ним играть. Его еще больший азарт разбирает. И вот к нему садится играть шулер, у которого вся колода «коцаная»: девятки, десятки, тузы чуть-чуть иголкой проткнутые, а то — две-три карты лишних в колоде. И приплыл парень, извини-подвинься, выходите строиться. Влетит на приличную сумму, надо отдавать, а нечем. На счетчик поставят, назначат время, когда долг отдать. Время приходит, а отдавать нечем. Смотришь, потащили парня в сушилку педерастить. Был Колькой, вышел Катькой. И это уже навсегда.

Что характерно для таких бесчеловечных законов зон, малолеток, пришедших во взрослую зону, никто не смел тронуть или обругать. Сразу сходняк и суд над обидчиком.

С Куликова поля мы с Носом уходили почти последними. Все, что произошло с Анваром, мы видели собственными глазами.

— Нос, нам сюда, — сказал я и направился к ворам, Нос за мной.

Прошли через полотенце, вытерли ноги. Ко мне подошел Фунт, он был на три головы выше меня, и спросил с любопытством:

— Что, вор?

Глядя на Фунта снизу вверх, я ответил:

— Сидел на малолетке за убийство, бежал, пока был на свободе, воровал. Поймали, добавили три года. Куда же мне еще идти?

— А товарищ твой? — спросил Фунт.

— Такой же, как и я. Вместе сидели, вместе бежали.

— Неплохо, неплохо начали. В натуре говорю. Ладно, оставайтесь, — сказал Фунт. — А что вы еще можете делать?

— Володя Нос на гитаре бацает, я цыганочку с выходом могу.

— Ты смотри, артисты, ансамбль целый, — хмыкнул Фунт. — А какой номер «кони-лошади» ты носишь?

— Сороковой, — ответил я.

Воры слышали наш разговор. Фунт обернулся к ним, крикнул:

— «Кони»!

Через момент на середину образовавшегося круга кинули хромовые сапоги. Это были настоящие хромачи с белым рантом. Я быстро натянул сапоги. Принесли два баяна и три гитары и очень мастерски стали играть выход цыганочки.

С криком:

— Вот ровно год как я женился, и умерла моя жена, другой бы с горя удавился, а я… собака лаяла на дядю фраера, — я выскочил в круг и начал плясать цыганочку.

Я такие отрывал колена, такие выделывал номера, что образовалась большая толпа, «мужики» ржали, тянулись через головы посмотреть, что там за человек, которого воры так встречают.

Когда я кончил плясать, Фунт сказал:

— Накрыть стол.

Этот вечер и ночь мы гуляли до утра. Не знаю почему, но в то время в зоне не было ни отбоев, ни подъемов.

В один из вечеров, сидя в бараке на нарах, я рассказывал зекам еще в детдоме прочитанную книгу «По тонкому льду». Да так увлекся, что вокруг собралось человек тридцать. Все сидели, кто на нарах, кто на корточках, и внимательно меня слушали. Я рассказывал, как герой книги Дим Димыч ловил Дункеля, совершал чудеса храбрости. Я сам был в восторге от Дим Димыча и, видимо, в рассказе его сильно хвалил и выделял.