Леэло Тунгал - Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы

— Но там не было ничего такого… — испуганно забормотала тёща директора. — Там вообще не сказано, когда был этот парад и…

— Оставь, — сказал дядя Хельмут, похлопав её по плечу. — А не подгорел ли твой яблочный пирог?

— Сейчас посмотрю, — заторопилась тёща в кухню. И мы с дядей Хельмутом последовали за ней. Я была немного расстроена, что у меня отобрали журнал, хотя и было сказано, что по поводу моего чтения нет никаких замечаний.

Тата закурил новую папиросу и, прищурившись, смотрел на нас сквозь облачко дыма. Так он щурился, когда ему что-нибудь не нравилось. Предложив дяде Хельмуту папиросу из своего портсигара, он спросил:

— В нынешние времена, кажется, беспартийных директорами не назначают?

Какой-то холодный проблеск мелькнул в кухне — то ли от стекол директорских очков, то ли от лезвия ножа тёщи, нарезавшей пирог, кто знает.

— Берите пирог, он хорош пока тёплый! — радостно предлагала тёща директора, словно она только что не получила выговора. — Я слышу шаги в коридоре, наверное, Лейда с ребёнком с прогулки вернулась.

Она открыла дверь кухни и впустила женщину, державшую ребёнка, завернутого в одеяло. Женщина была очень похожа на тёщу — с таким же носом кнопочкой и каштановыми локонами, только гораздо моложе.

— Здравствуйте все, — сказала она тихо. — Я — Лейда, Хельмутова половина. Не удивляйтесь, что я шепчу, Индрек только что заснул, но со мной пришёл какой-то джентльмен, которому сказали, что товарищ Тунгал у нас…

Мне сразу вспомнился тип, который называл тату «товарищ господин Тунгал» и подарил нам кусок мыла за то, что его жалили пчелы. Может, он опять нуждался в пчелиных жалах? Но из-за спины жены директора выглянул вовсе не тот пчелиный дяденька, а дядя Юхо.

— Юхо! — воскликнули тата и директор одновременно. Но краснощёкое улыбающееся лицо Юхо мигом посерьёзнело. И казалось, что дядю Хельмута появление Юхо по-настоящему испугало. Однако он протянул ему руку и спросил странным тоном: — Живой?

— Живой! — подтвердил дядя Юхо. — Хотя, как говорится, разве это жизнь!

— Может, чашечку кофе? — любезно предложила жена директора. — Я отнесу ребёнка в комнату, сразу вернусь и организую…

— Благодарю, сударыня, — Юхо церемонно поклонился. — Как-нибудь в другой раз… Мы с вашим мужем в некотором смысле, как говорится, товарищи по несчастью… Но сейчас я пришёл похитить вашего гостя. Охотники ждут!

— Выходит, что и Хельмут тоже из породы охотников, — сказал тата, но было видно, что он с удовольствием бы ушёл из гостей.

— Вот чёрт! — пробормотал Юхо себе под нос, когда мы торопливо спускались с каменного крыльца школы. Тата поджал губы и надолго замолчал. Не произнёс ни словечка. Но когда, наконец, открыл, рот, то не ответил взволнованному Юхо, который сообщил: «Кажется, дождь начинается», а взглянув на меня, сказал, покрепче сжав мне руку:

— Прибавим ходу, дочка!

Увидав стоявшую под берёзой возле нашего дома большую чёрную машину, тата остановился на развилке дороги возле кустов акации, кивнул в сторону машины и спросил:

— Там тоже твои… товарищи по несчастью?

Вопрос явно предназначался Юхо. Голос таты стал непривычно для меня строгим, когда он спросил с горькой усмешкой:

— Сколько времени вы мне дадите, чтобы собрать вещи? Мне… или нам?

Юхо хватал ртом воздух, как выброшенная на сушу рыба.

— Феликс! — наконец выдохнул он. — Да ты что — стукачом меня считаешь? Знаешь, за это… Подумай, что ты несёшь!

Тата отмахнулся.

— Ах, фактически всё равно конец всему. Но в любом случае я не дамся забрать меня как овечку, будь, что будет!

— Тата, ты чего? — дёрнула я его за руку. — Мы — это мы, они — это они, сам говорил!

Но тата посмотрел на меня таким пустым взглядом, как тогда, когда чёрная машина увезла маму, и не произнёс ни слова.

— Ладно. Скажу тебе, где мы с Хельмутом познакомились. В Финляндии. Мы там были в эстонском батальоне, воевали на стороне финнов. Но запомни: ни слова! Ни одной живой душе! — прошептал Юхо.

Тата пожал плечами.

— Только что твой друг Хельмут сказал, что он коммунист.

— А-а-а! — Юхо махнул рукой. — Редиска и есть редиска! Красный снаружи… Каждый жить хочет! А я помню, как он клялся бороться против «рюсся» до последней капли крови. Но это давно было… да я и сам клялся. Ладно, верь — не верь, но стукачом меня не сделать! И я не верю, что Хельмут пойдёт на меня доносить, для этого он слишком разумен. И, между прочим, его тесть бывший владелец большого магазина, и если это обнаружится, тогда… Пойдём теперь, мужики ждут!

Мужчины, которые ждали нас, сидя на крыльце, были русские, но я, как могла, крепилась и никуда не пыталась спрятаться. Более того, постаралась, чтобы порадовать тату, сделать весёлое и приветливое лицо и выпрямила спину.

В довершение к тому, что я превозмогла себя, я вспомнила русские слова, которым научила меня тётя Анне на тот случай, если встречусь со сказочно красивой Галиной. И я решила попробовать применить их первым делом к друзьям Юхо:

— Здравствуйте, товаристси !

И я увидела, как тата, наконец, рассмеялся вместе со всеми, и мне сразу полегчало.

Люди разные! Оказалось, что русские друзья Юхо интересовались не столько татой, сколько нашей Сиркой. Действительно, это очень здорово, когда взрослые едут так далеко, чтобы измерить специальной лентой — сантиметром — чёрную спину Сирки, осмотреть её коричневые бархатистые уши и белую морду! Тата сказал, что хотя эстонская гончая фактически выведена уже давно, официально она пока не существует, потому что важные учёные-собаководы до сих пор не занесли эту породу в документы, и теперь Сирке может выпасть честь стать одной их первых эстонских гончих. Какая разница между фактическим и официальным существованием, тата мне объяснить не сумел, да этим я не очень-то и интересовалась.

Емельянова, у которого была военная прическа и громкий суровый голос, я боялась больше, чем Смелькоффа, фамилию которого и Юхо, и тата произносили с длинным «ф» на конце. Это был маленького роста худенький дядя с красивой густой сединой и весёлыми глазами. Юхо сказал, что на самом деле Смелькофф из аристократов, потомок графов, но об это нельзя особо распространяться. А тата велел мне не рассказывать о том, что кривоногий Плыкс сын Сирки, потому что гончим не разрешено родниться с таксами. Но и без татиного предупреждения у меня не было шансов выболтать этот секрет русским дядечкам, потому что два русских слова «Здравствуйте, товаристси» не давали возможности рассказывать о наших собаках, но на всякий случай я держалась от мужчин подальше, даже тогда, когда они уселись с бутылкой за стол на кухне, чтобы отметить размеры Сирки. Похоже, несмотря на это, Смелькоффу я понравилась. Прежде чем уйти и сесть в машину, он вошёл в комнату, где я читала сказку про соловья, и положил мне на ладошку конфету, на обёртке которой летали ласточки с лиловыми крыльями. И странное дело — ведь тётя Анне учила меня, как по-русски «спасибо», и я ясно помнила, что это гораздо короче и легче, чем «Здравствуйте, товаристси», но это слово вдруг вылетело у меня из головы. Я почувствовала, как лицо мое вспыхнуло и покраснело, и раскрыть рот не смогла. Низенький дядя сказал несколько раз что-то одно и то же — сначала быстро, а потом медленно и ясно произнося слова, а после этого стал говорить, картавя.