Габриэль Витткоп - Хемлок, или яды

«Я сочла уместным свести счеты с жизнью и для этого приняла сегодня вечером твой дорогой подарок - глазерово снадобье, дабы

ты увидел, как легко я жертвовала собой ради тебя. Но хочу пообещать, что после смерти подстерегу тебя где-нибудь, чтобы сказать последнее прости».

Яда она, разумеется, не приняла, но немного спустя Сент-Круа попытался сам отравить ее мышьяком. Она тотчас почувствовала недомогание и напилась теплого молока - это ее и спасло, но она промучилась еще несколько месяцев. Мари-Мадлен беспрестанно думала о Сент-Круа - самой смертельной своей отраве: любя и ненавидя, она просто не могла без него жить.

Odi et amo, quare id faciam fortasse requiris.

Nescio, sed fieri sentio et excrucior.

Маркиз и маркиза де Бренвилье провели июль в Пикпюсе. В небольшой красной гостиной, где Мари-Мадлен пряталась от гнетущего зноя, были задернуты все шторы. Казалось, мир вот-вот вспыхнет, растечется пылающей массой, раскидает языки пламени и сгорит дотла. Придавленный духотой дом погрузился в тишину, прерываемую лишь воркованием невидимой голубки да шагами садовников, носивших на огород бочонки с водой. Мари-Мадлен раскрыла «Галантный Меркурий» [141] «Галантный Меркурий» - литературный журнал, издающийся в Париже с 1672 г. и позднее переименованный в «Меркюр де Франс» («Французский Меркурий»). - журнал появился совсем недавно, но о нем все только и говорили. Там расхваливали ловушку для блох, изобретенную господином Бюре, и новую идею поставщика двора Пердрижона, который ввел в моду чулки из китайского шелка с невероятно забавными рисунками. Мари-Мадлен читала, попивая шоколад, тоже недавно вошедший в обиход, хотя некоторые относились к нему с опаской, так как маркиза де Коэтлогон, перепив шоколада во время беременности, родила черного, как черт, мальчика, который, к счастью, не выжил. Мари-Мадлен считала, что шоколадный вкус удачно маскирует горечь яда.

Жалобно ворковала назойливая голубка, а где-то далеко громыхала гроза. Кто-то быстро прошагал по коридору, вошла горничная и вручила маркизе принесенную Лорейяром записку:

«Мадам,

Сегодня утром скоропостижно скончался господин де Сент-Круа. Подробности вам сообщит Лорейяр.

Ваша покорнейшая слуга,

Элизабет де Сент-Круа,

июля 30 числа, года 1672».

Когда она подняла глаза, красная гостиная вмиг посерела, весь мир померк и опустел, словно прохудившийся мешок, грозя испариться, исчезнуть, увлечь за собой в небытие - ее, Мари-Мадлен д’Обре, маркизу де Бренвилье, чьи колени задрожали сильней, чем у загнанной лошади. Но холодная и твердая, как скала, она с трудом выдавила из себя пару слов и велела впустить Лорейяра. Треща паркетом, он вошел со шляпой под мышкой.

В то утро Лорейяр аккуратно переливал дистиллированную воду в оплетенную бутыль, а шевалье де Сент-Круа, отвернувшись, экспериментировал с новой смесью, как вдруг он вздохнул или, возможно, застонал. Подняв голову, Лорейяр увидел, что хозяин резко обернулся, зашатался и поднес руку к сердцу (это случалось с ним довольно часто), но лицо его побелело, как мел. Затем шевалье рухнул на пол, с грохотом потянув за собой тигли и склянки. Лорейяр тотчас забил тревогу, но было уже слишком поздно. О случившемся известили мадам де Сент-Круа, переехавшую к своей матери на улицу Бернарден, и та послала записку маркизе.

Мари-Мадлен еще достало сил спросить, не сказал ли Сент-Круа что-нибудь перед смертью? Нет, господин шевалье ничего не сказал и скончался на месте.

— Ну, в общем... Царство ему небесное, - пробормотал Лорейяр.

Она растерялась, ощутив себя праздной, возможно, свободной, и попыталась понять, не волочится ли вслед за нею обрывок цепи. И тут внезапно, словно удар молнии:

— Шкатулка!.. Дорогой Лорейяр, быстро сходи и поищи там одну мою вещицу...

— Эх, мадам, полиция заперла дверь. Уже через три часа после смерти господина шевалье... как бишь их... кредиторы велели все опечатать. А тут еще Булыга шум поднял!

— Какой шум?..

Лорейяр рассказал, как Булыга помешал опечатать лабораторию, заявив, что у покойника, которому он служил больше семи лет, хранятся его кровные двести пистолей и сто серебряных экю. Деньги нашлись в мешке вместе с запиской, удостоверявшей, что они действительно принадлежат Булыге, и другими документами, спрятанными в маленьком кабинете за оконным стеклом. Но когда Булыгу стали подробнее расспрашивать о делах его хозяина, он замкнулся в себе, а затем потихоньку сбежал. Никто не знает, куда он скрылся.

Это ее добило. В отчаянии Мари-Мадлен зашла к Клеману, прекрасно понимая, что он ничем не поможет. Она лишь надеялась на капельку сочувствия, дружеского расположения, которого, впрочем, не заслуживала. Маркиз выслушал ее с предельной холодностью.

— Вы поставили себя в весьма неловкое положение, мадам, -только и сказал он.

Мари-Мадлен ничего не ответила, но в ее руке с треском сломался веер.

На следующий день она отправила записку Брианкуру, умоляя немедленно приехать в Пикпюс: она должна сообщить ему о деле величайшей важности. Брианкур тотчас приехал и, потрясенный услышанным, признался, что не видит выхода.

Последующие события развивались молниеносно - высвобожденный страх пустился вскачь, вопя и подпрыгивая. Утром 8 августа комиссар Пикар снял печати при участии сержанта Крейбуа, двух нотариусов, доверенного лица вдовы и доверенного лица кредиторов. Все шло гладко, пока присутствовавший кармелит не вручил Пикару ключ от маленького кабинета с атанором. Обнаружив там признание Сент-Круа, все единодушно решили, что, уважая тайну исповеди, документ следует немедленно уничтожить. Но в углу неожиданно нашлась красная сафьяновая шкатулка удлиненной формы, с торчащим из нее ключом. Помимо касавшегося этой шкатулки завещания, внутри хранились тридцать четыре письма маркизы, два подписанных ею обязательства и квитанция на десять тысяч ливров в запечатанном конверте, адресованном Пеннотье. В пакетах с различными печатями обнаружились сублимированная ртуть, соли меди, зеленый купорос, кальцинированный купорос, а также баночка опия, сурьма, азотистое серебро и порошок, «останавливающий женские кровотечения». Здесь же находились пузырьки с прозрачной жидкостью, розоватой водой и раствор с кристаллическим осадком, не говоря уж о рукописном сборнике «Редкие секреты», и, самое главное, несколько поименованных пакетов с каким-то загадочным порошком. Столь странный ассортимент, письма и энергичный тон, каким Сент-Круа выражал свою последнюю волю, пробудили у Пикара подозрение. Решив оставить опись имущества за гражданским наместником, он тотчас опечатал шкатулку и сдал ее сержанту Крейбуа на хранение.

За неделю жара усилилась, мир превратился в раскаленную печь, многие расставались с жизнью, а с неба падали сраженные зноем птицы. Но Мари-Мадлен было не до того. С багровым лицом, распахнутой грудью и собранными на макушке волосами, она гоняла своих людей, не давая им ни минуты покоя. Послала к мадам де Сент-Круа гонца за шкатулкой, а когда тот вернулся с пустыми руками, немедля отправила его к комиссару Пикару - сообщить, что маркиза де Бренвилье незамедлительно хочет с ним поговорить. Комиссар ответил, что занят. Тогда Мари-Мадлен велела доставить ее в портшезе на улицу Бернарден. Носильщикам пришлось бежать рысцой, словно тягловые лошади: обливаясь пбтом под ливреями, в кровь разбивая жутко вонявшие ноги, бедняги пробирались сквозь уличные заторы быстрее самой проворной кареты. Мари-Мадлен явилась к Элизабет, которой весьма шел траур, уже почти в девять вечера. Гостья пожаловалась, что шкатулку опечатали, предлагала за нее деньги, строила безумные планы, как снять печати нагретым лезвием, забрать содержимое и заменить чем-то другим. Со стороны казалось, что она спятила.