Виктор Корнев - Четыре реки жизни

Главное не давать слабину, держать хороший натяг, попуская и пружиня удилищем. Води, да мучай, пока вверх брюхом не всплывет. Это же не рыба–меч у «хемингуэевского старика», да и я далеко не старик и здесь далеко не море.

Вот я ее опять, всю измученную, держу на поверхности, подергивая, чтобы не отдыхала, а двигалась, сжигала последний кислород в крови и пьянела от чистого воздуха. Огромная пасть широко раскрыта, туда свободно влезет два моих кулака. Хорошо видны многочисленные ряды острых конусных, загнутых внутрь, зубов. Самые большие, как у среднего пса, но много острее – такой палец в рот не клади. Конечно, у крокодилов и акул зубы много больше, но до щучьей остроты им далеко. Осторожно, протаскивая вдоль кормы и перегибаясь через борт лодки, стараюсь в очередной раз схватить рыбину мертвой хваткой правой рукой за жабры снизу. Удалось! Мгновение и щучина уже бьется на заранее расстеленной штормовке, полиэтилене и накрыта сверху рюкзаком и моим распластанным телом. Эти ухищрения для того, чтобы не пропороть тройником лодку. Минуты борьбы, судороги стихают, победа за мной. Прочно привязываю рыбину на кукан с грузом и отпускаю в глубину. Пусть плавает и подольше живет, на уху и жаревку ей еще более часов сорока надо не портиться.

Все, теперь пора отдыхать, усталость окатывает благостью все тело. Раздеваюсь и осторожно переваливаюсь через борт лодки. Холодная вода быстро возвращает разгоряченному телу бодрость. Нырок под лодку к своему трофею. В глубине, в зеленоватой воде щука кажется еще массивнее и страшнее. Но она уже не обращает на меня ни какого внимания, видно шок еще не прошел, в беспамятстве еще она. Пару кругов вокруг лодки и, подтянув кукан повыше, начаю толкать лодку к берегу, где можно, хоть как-то выйти на сушу, не очень утопая в тине.

Всю уснувшую рыбу все равно не довезти на жаре до дома – испортится, надо будет сделать обильную парениху, запечь в фольге про запас, еще рыбачить не менее полутора суток, а быть сытым это так хорошо при отдыхе на природе. Всю живую рыбу перенес я в металлический садок, чтобы ее не съели раки и крысы, на кукане осталась лишь щука, но она сама еще может за себя постоять.

Укрыл лодку и снасти прошлогодним тростником, чтобы не маячили, устало выбрался на берег с припасами и направился к недалекому ветвистому осокорю, где была спасительная тень и прохлада. Да и оттуда можно просматривать кусок противоположного берега, где спрятан мой мопед.

Предусмотрительно тщательно осмотрел место бивуака, на предмет ползучих соседей, обстучал землю валявшимся неподалеку дрыном, чтобы напугать непрошеных соседей и направился искать дрова для костра. Найти дрова в этом степном краю, всегда проблема, более получаса бродил по окрестностям в поисках сушняка, едва насобирав пару охапок. Но вот уже весело горит костерок, а в нем в углях парениха и картошка, в кружке закипает чай с душком, под деревом разбита лежанка – брошен кусок полиэтилена, штормовка и другая одежда, на газете разложена нехитрая снедь - вареные яйца, огурцы, помидоры, перец, лук, много хлеба и кусочки сахара. Аппетитно умяв почти половину припасов, на рыбалке обычно более двух раз в сутки не удается поесть, нет времени, блаженно задремал, слегка прикрывшись одеждой.

Какое наслаждение лежать на теплой сухой земле, сытому и здоровому, закинув руки за голову, и глядеть в бездонное степное небо после удачной рыбалки. И мечтать, что жизнь хороша и жить хорошо, как когда-то горланил Маяковский, правда по другому поводу. Конечно, для полного счастья еще бы холодного пива да горячую, гибкую бабу. Но это уже наверное перебор. Это находится в других местах, в душном суетливом городе.

Проснулся после четырех дня, не спеша перекусил чайком и хлебом, собрал свои нехитрые пожитки и перенес их в лодку - ночевать-то придется в воде. Пару часов побродил по берегу, ловя голавликов и блесня щук. Но голавль шел мелкий, а щуки от жары видно попрятались в тростники или легли на дно. Хватанула одна небольшая, да и та сошла у берега, уткнувшись в траву. Начинало вечереть. Ветерок стал напористей, верхушки тростника весело игрались, шелестя под его упругими порывами. Надо было плыть и искать укромное местечко для вечерней ловли и ночлега.

Пересадил еще живую щуку в садок и поплыл к тихой заводе. Укромное место с трех сторон обступал высокий склоненный тростник, но и глубина здесь была не более полутора метров. Поймал с десяток подлещиков и плотвичек, но нормальной рыбы не было, клев вялый, видно к непогоде, а может щука из садка распугивала рыбу. Перед сумерками еще немного перекусил, забросил пару закидушек на живца, а на поплавочную насадил большого червяка. Вдруг соменок или окунь схватит.

Наступила черная ночь. Растянувшись поудобней в лодке и укрывшись от комарья всем, чем можно, лишь оставив щель для глаз, приготовился коротать долгую одинокую ночь, глядя в темнеющее небо и проплывающие облака. В такие минуты начинаешь задумываться о житье-бытье, невольно начинают посещать разные философские мысли.

Десятки тысячелетий наши далекие предки были прежде всего кочевыми охотниками и лишь потом появилось скотоводство, что скрасило их суровый быт и добавило свободного времени. А уж земледелие, что привязало, род и племя к территории, к земле, появилось не более двух тысяч лет назад. Т.е. его вклад в нашу генетическую память минимален, хотя и более ярко выражен, т.к. находится в наиболее доступных и эффективно работающих структурах. Да и глубинная память предков, плотно прикрыта сегодняшним опытом жизни. Наверное для кочевых охотников самыми привольными местами была изобильная лесостепь, с многочисленными реками и озерами, где всегда было много живности и можно было легче прокормиться. Северные леса были болотисты и непроходимы, тем более, что ледник лишь недавно сошел с тех мест и его холодное дыхание ощущалось достаточно сильно. Горные местности, способствовали скрытности от кровожадных соседей, но туда теснились самые слабые, т.к. охота в этих краях требовала больших усилий. Но столетия тяжелой жизни выковали из горцев более стойкий народ, чем из расслабившихся в относительном комфорте жителей равнин. Вот Кавказ и начинает теснить когда-то более могучих русских.

А тогда больше всего подходила для жизни нашим предкам открытая, без больших перепадов высот лесостепь, где можно охотиться ночью, прекрасно ориентируясь по огромному шатру из звезд, особенно в яркие лунные ночи.

Не зря же в такие дни давление крови и жизненный тонус повышается, это отголосок той, многовековой жизни охотничьей жизни наших предков. Как и для большинства хищников, коими мы и являемся, согласно зубам, наиболее продуктивным временем охоты, был вечер и ранняя ночь. Да и широкие красивые глаза говорят, что ночами древние люди не всегда дремали. В темноте легче незаметно подобраться к добыче, напугать ее огнем и гнать в нужном направлении, допустим к обрыву. Возвращение с добычей к стоянке, исполнение ритуальных танцев и песен, пока готовиться еда, коллективное принятие вкусной, питательной жареной пищи, отдых и секс и сформировали за десятки тысячелетий центры удовольствий в подсознании и соответствующие шаблоны (паттерны) поведения. Поэтому мы до сих пор с радостью глядим на пламя костра, а яркий свет лампочки нас раздражает, романтически наслаждаемся звездным небом и занимаемся любовью по вечерам на сытый желудок.