Виктор Корнев - Четыре реки жизни

Я уже наверное заснул, свернувшись клубком на дне лодки, когда вдруг раздался далекий протяжный скрип, что заставил меня открыть глаза и осторожно приподнять голову. Бывшая до того закрытая дверь, разверзлась и глядела на меня своей жуткой чернотой. Что-то огромное и сплошное затемнило полдома и исчезло. В то же мгновенье дверь с тихим вздохом закрылась.

Не одну тысячу ночей я провел в полном одиночестве, коротая их вдали от дома за свою уже длинную жизнь – на реках, озерах, в армии и на гражданке, в тайге и степи. Приходилось ночевать в горах, пробираться по ночному кладбищу, но никогда и нигде, ни до ни после этого явления, меня не одолевал такой животный страх. Вся моя испытанная шкура охотника встала под одеждой на дыбы, поднялись волосы под фуражкой, напрягся загривок и сжались зубы. Тихо улегся я на дно лодки, спрятавшись под полиэтилен и стебли. Рука инстинктивно схватила кинжал, глаза прищурились – ты не видишь, тебя не увидят. Такова реакция всего живого в безвыходных ситуациях. Блеск глаз очень выдает в темноте. Не надо и прибора ночного видения.

С тех пор я всегда объезжаю это место за несколько километров, даже днем, а этот черный дверной проем снился мне очень и очень долго. В тоже время, я прекрасно знаю, что ужасное притягательно, так как будоражит сосуды адреналином. Не зря же сказано - « И все неведомое, тайна, над человеком держат власть…». Однако это разрушительно для здоровья из-за отсутствия борьбы и выхода сконцентрированной энергии мышц. Ужас без борьбы, постепенно калечит здоровье и прежде всего разрушает психику, как водка или наркотики.

Наше телевидение, режиссеры и писатели ужасов и страшилок, нещадно эксплуатируют эти свойства психики человека, с умыслом или без оного, разрушая здоровье населения, сталкивая его на тропу алкоголя и наркотиков. Не увидеть здесь прямой связи может только слепой или больной человек. Об этом давно тревожно трубят психологи. В частности, специалисты по нейролингвистике из школы Милтона Эриксона. Вот почему народ так боится ночи, кладбищ и одиночества. А надо лишь беречь свою психику, не смотреть и не читать шизофренические фантазии больных людей, которые в погоне за деньгой, забыли об ответственности «за прирученных». А вот что испытал наш великий путешественник-одиночка Федор Конюхов, и я и, наверное, многие нормальные люди, с удовольствием бы и прочитали и посмотрели бы. Но наш талантливый современник скромен и не обременен славой. А такие наше ТВ не очень интересуют. Им подавай жареное. Из меню, «одна бабка сказала».

Солнце уже вовсю припекала, когда я приехал на место и начал ловить голавлей, подпуская кузнечика на крючке к запримеченной стайке. Река здесь была довольно узка и имелось хорошее течение. На протоке поставил поплавочную закидушку на живца на голавля. Только, что видел его охоту воочию. Было много поклевок, но голавль шел некрупный, поэтому пришлось много перемещаться по берегу. Пастух пригнал небольшую отару овец на водопой, на отмель что ниже по течению. А сам уселся, недалеко от меня, на крутом берегу. С удовольствием я наблюдал, как пара собак, набегавшись на жаре за овцами, спускалась по почти отвесному трехметровому обрыву к воде. Испив воды, они с удивительной легкостью, стремительно вознеслись обратно на берег используя малейшие уступы и углубления обрыва. Вот что значит собака на воле. А в городе те же овчарки тяжелы, злобны, с двухметровой высоты ломают ноги и спины, и забор в два метра для них вообще непреодолимое препятствие.

Дал я им несколько уснувших затвердевших плотвичек, проглотили в секунду, а когда уезжал с этого места, провожали меня беззвучным легким галопом, как у африканских газелей.

Голавля на закидушку так и не поймал. Поплавок утонул, но пока я добежал, голавль сошел, не успел засечься. Видно не заглотил, как надо, не было аппетита. А красавец с широким черным хвостом тянул далеко за килограмм. Вот, что значит Сал – двухметровый ручей, с метровой глубиной и такие рыбины. Порыбачив в других местах, снова вернулся под крутой берег. Стадо давно ушло, все успокоилось. Только ветер и начинавшиеся сгущаться на западе тучи, не предвещали хорошего клева. В ожидании, я решил перекусить всеми остатками еды, разжег костерок, сделал чай и парениху и сытно напоследок пообедал. Клев был неважным, сморило после еды на припеке и я решил подремать. После всех утренних передряг и трудностей уснул мгновенно.

Проснулся от какого-то странного предчувствия. Солнце еще жарко светило, но тучи не предвещали ничего хорошего. Взобрался на крутой берег и ахнул. Батюшки! Весь запад в черной огромной дождевой туче. Ветер несет ее в эти края и менее чем через полчаса будет хороший ливень. Наскоро смотал и сложил удочки и снасти. Все прочно закрепил на мопеде и по газам, напрямую через степь на север, к ближайшей грунтовке.

Но не проехал и десяти километров, как вдарил дождь. Свернул в ближайшую лесопосадку, чтобы переждать его, укрывшись под деревьями куском полиэтилена. Хороший дождь продолжался менее получаса. Потом постепенно стих. Но этого было предостаточно, чтобы раскисла дорога до невозможности. С полчаса я пытался ехать на мопеде по травяному краю лесопосадки, падая и прочищая колеса от мгновенно налипающей на них грязи. Но затем оставил эту затею. Мопед идет юзом на самом малейшем повороте, ты летишь в одну сторону, мопед в другую. Выбил большой палец, порвал штаны и рукав штормовки, поцарапал об ветки лицо. Лесопосадка закончилась, пришлось вести упирающийся тяжелый мопед по грунтовой грязной дороге руками.

Через каждые двадцать – тридцать метров останавливаешься для прочистки колес от налипшей грязи. Берешь палку и пять минут очищаешь колеса, потом снова тащишь его вперед. И так до бесконечности. А до города по прямой осталось около десяти километров, но это вертолетом, да где его взять.

Более полутора часов я шел то по лесопосадкам, то по дорогам, но продвинулся не более чем на два – три километра к цели. Расцарапался об колючки и ветки в кровь, совершенно обессилил, встретил поперечную лесопосадку и решил идти по ней в направление к железнодорожному полотну. Там гравий, он не прилипает. Хотя и до ней не меньше четырех километров. Уже начало темнеть, когда после передышки, я отправился по направлению к железной дороге. Думал пару часов труда и я буду на ней. Однако лесопосадка кончилась, пришлось огибать вытоптанный, непроходимый участок у кошары. Обходя увидел, как в тусклом сете далекой одинокой лампы, что с высокого столба освещала убогий двор, то ли собаку, то ли волка, метнувшегося мне наперерез, в ближайшую посадку. Пику не стал делать. Вытащил кинжал из рюкзака, куда предусмотрительно спрятал, чтобы не пораниться при падениях и засунул за пояс, сделав из тряпки и палки простейшие ножны. Так и продолжил путь.