Валерий Пудов - Приключения Трупа

Огорченные ученые оцепенели: невзгода! — и, еле успели найти пути ухода от сероводорода!

А сели у Трупа — спели, как у знахаря, глупо ахая:

— Сизенький, впрысни-ка жизни-ка в коллизии!

Но собрали отвагу и написали бумагу для ревизии:

«Результат затрат — низенький. Нам — не по зубам. Жиденько. В зале ощущали тягу. Тут — скользко. Только физики доведут сильную линию мертвеца до конца. Все мы немы без радости от проблемы времени и тяжести и от премии откажемся. На свете — ветер, а в академии — оскудение: путеводитель к безветрию. Спасите геометрию!»

Математики — не романтики: обосновали, потея, причину неудачи деньгами и отторговали у казначея новую, толковую, машину, а в придачу и счета с долгами сдали, и смету оправдали умело, по всем признакам (не чета, сказали, шизикам) — с тем и переслали тело, как эстафету на магистрали, физикам.

Физики — не лирики, да и математика им — дым: таким не важна семантика отвлеченных трасс и величин — им нужна прагматика уличенных масс и причин.

Ученых этого племени необычайно манит тайна света и магнит времени, загадка начала одного и конца всего.

Оттого и посадка мертвеца означала для них не напряжение и постоянство чужих ног и рук, а движение и срок пространства вокруг.

Модная идея гласит, что скорее всего пустота свободно родит из дыр, как красота под щит таит мир, и потому не зарыли Труп в утиле или в дыму, а, как тулуп в мерзлоту, поместили в пустоту. Предположили, что не всякого впустили в вакуум, а инакого, и объявили:

— Если покойник в отстойник родит, он — раскрыт!

Со всех сторон его обступили и на месте застыли.

И вскоре, не споря, завопили — успех и торжество!

Но пророс вопрос: для кого?

Родилась из его волос — муха!

Не всяк динамит так разит в ухо!

— Вылазь, крокодил! — попросил синклит втихомолку и — хрясь! — отбил защелку.

А толку?

Рухнули на муху брюхами, ловили, давили, месили, изныли от усилий, но — упустили. Беда!

И тогда постановили, что открыли новую частицу, готовую явиться из-за границы мечты, из пустоты, и, уточнили, не такую-сякую-лядащую, а живую и летящую в усердии с выделением небывалой энергии.

— Впредь, — устало заключили наблюдение, — не проклятые атомы и газ смогут согреть город, село, дорогу и лабаз, а шорох мертвецов пошлет в полет из пустоты тепло для дворцов и бедноты!

На этой бодрой ноте гордо сообщили о работе в газеты, попросили о заботе и в изобилии получили билеты в аэропорты, на банкеты, курорты и советы энергетиков.

А к Трупу подключили группу теоретиков.

Теоретики, издавая стон, узрели в теле кольцо времен и прошипели, что в энергетике — трюки, а налицо — круговая модель вселенной: цель современной науки.

Мертвец, углядели, пережил конец сил, но возродил разгул, шагнул опять в стремя и навсегда обернул время вспять — айда скакать без границы, как элементарная, нуклеарная, частица и пожарная колесница! А обратный ход часов преодолевал сложность основ и идей бесконечности и означал для людей возможность вечности!

— Отрадный поворот! — сказал руководитель работ. — Прочь, дрожь и провал в ночь! Положь, народ, хоть невтерпеж, год на ускоритель и плоть на полет умножь!

Затем унял шепот и предсказал опыт:

— Чтобы насовсем прилюдно возвратиться, нужна абсолютно стабильная частица — особа мобильная, как птица, но чтобы видна была со сторон и цела, как фон.

— Ну он! — заголосили. — Он! — и в момент — за эксперимент: поместили в синхрофазотрон любимца, нажали на педали и без репетиций запустили крутиться.

С волнением ждали бесценной — нетленной — крупицы.

Сначала верчение развязало на нем шнурки.

Потом — разодрало башмаки.

Затем изорвало в пух носки и в течение двух часов раздевало — до трусов.

Предстояло совсем оголиться, и нетерпение нарастало бегом, а любимца мотало и мотало, кругом и кругом.

И вдруг — симфония дуг, молния и гром!

От накала терминала сломало синхрофазотрон.

И раскурочены позолоченные детали — на миллион!

Ученые — как отсеченные — в стон!

А он — ничего!

Колдовство? Антивещество? Тахион издалека?

Еле достали из обломков, а на теле — ни синяка!

Сели и усмотрели для потомков закон вечности:

— Получается, тот живет до бесконечности и не ломается, кто — ни то и ни сё и не замечает края и разницы, ни с кем не знается и ничем не возмущается, никого не просит и всё переносит, не меняет лика и раздевается без крика, при перекосе не слетает с трассы и не имеет точной массы, кто не очень скорый, зато — прочный, как порочная затея, которую опорочить не смеют.

— Короче говоря, — заключил руководитель, — ускоритель без сил, а прародитель пережил! Каков посыл, таков и пыл! И не зря время — бремя связи: проказит и казнит быстротечно. А вечно хранится — бессвязная частица: безобразный индивид без дела и тело в покое. На вид оно — простое пятно, а говорит без слов, на зов не мчится, под ярмо не стремится, от удара не хиреет, без пожара согреет — само не в себе и ни в чем, но во всем — как в трубе: внутри — везде, снаружи — нигде, и смотри, не смотри — лужа, а сотри — хуже! Мертвец беспечен, как юнец, потому и вечен: кому года — не года, тот живет всегда!

На том и прервали опыт — под гром аплодисментов и топот студентов. И любимцу помешали разбиться от разгильдяйства, и хозяйства не промотали: позолоченные и прочие детали под сурдинку списали, на починку шва синхрофазотрона отстояли у казначея два миллиона, а фантастический Труп взяли за чуб и, лелея, по дружбе передали космической службе.

Но звездочеты не оценили утиля:

— Мертвец — не ранен? Инопланетянин! Для работы запустили! Это — конец! Стоическое постоянство тела — примета космического пространства. Надоело! От ихней пыли — и не вздрыхни!

Поступили предложения:

— Частица — есть, движения — не счесть. Пульнём в бесконечность: притяжение кругом — без границы, а за углом — вечность. Из колодца не вернется!

— К утру — в огнеупорную ракету и — на любую планету! В глухую черную дыру! Подождем за чаем и смету оправдаем вдвое и — закроем план выпуска. А завоет хулиган, что везем в тюрьму, ему — выкуси-ка!

Но эти предложения встретили возражения:

— У нас дряни — что мидий в океане. А субсидий на цикл работ — кот насикал в компот. А ушлем сейчас гада — потом ничего не найдем на показ. Надо оставлять его тут, и подольше — дадут в пять раз больше.

— Ничтожества! Он нас спас, а от вас — грусть и спесь. Пусть весь размножится здесь. Притом спасем для населения закон сохранения.

— Негоже! Кости к калачу — не своя сыть. Запустим без грусти. Но поверьте, я тоже хочу жить после смерти и, может быть, в дым, а полечу с ним!