Валерий Пудов - Приключения Трупа

В заявке о материале называли и предмет, какой хотели получить по разнарядке, и цели доставки и пересадки.

В ставке из записок образовали такой список:

— глазные яблоки цвета радуги — плыть в выходные на ялике и следить за рассветом у падоги;

— бедренные кости — медленно ходить в гости;

— почки — без перерыва пить пиво из бочки;

— парные челюсти — молотить кулинарные прелести;

— свежую печень — пить целый вечер в охотку холодную нежную белую с перцем водку;

— прочное сердце — точно жить по инерции бессрочно;

— кожу — прикрыть негодную рожу;

— кровь — влить с раствором в жилы, пробудить силы и измором творить свободную любовь;

— член — одиноким девицам: засадить в плен и без мороки насладиться.

Спрос изучали всерьез, с напряжением, как безродные чернавки на лавке — международное положение.

Затем без проблем рассортировали печали по больным, придали движение накладным, и загуляла веская кладь по дорогам, подобно водным гущам, текущим по каналам и порогам.

Мертвецкая рать едва успевала пороть и зашивать мерзкие прорехи. Напевала в цехе для потехи:

— Пластовать скальпелем плоть — не дрова колоть, не грецкие орехи! Чтобы рос по каплям в банке счет, останки утробы — на воз и вперед!

И скоро стало ясно: продажа утробного сора и мяса давала баснословные доходы и даже допускала нескромные расходы — от карнавала до моды.

Но невиданный оборот дел возымел неожиданный поворот.

Удачливый делец затронул нерв конкуренции, и нерастраченный резерв коммерции разогнал вал инерции и прорвал, наконец, невзрачную оборону, возведенную против плоти и новой торговой интервенции.

На уступы мертвячьего самостроя роем полезли и другие трупы: немедля возводили дорогие лаборатории и терминалы, громоздили останки в сараи и подвалы и, раздирая, перевозили по магистрали в народ — и аудиторию для гнили находили, и умножали в банке счет.

Новшества растормошили общество.

Повсюду, как о переливах чуда, заговорили о перспективах нового торгового блюда.

Не забыли и о пугливых пересудах.

Речистые журналисты объявили, что покойники смастерили взлет экономики, как работники электроники включили небосвод в розетку, чем и облегчили всем просветку, или как плотники сколотили табуретку.

Но сердитые консерваторы предупредили новаторов, что итоги кадрили — сбитые ноги, а мертвецы из-за скрюченности отягчили дороги, и автомобили от скученности ходили напролом и юзом, а непреклонных постовых молодцы за рулем давили пузом и покойных, как дорогих, грузили в кузов, а других не возили грузов.

Сообщили также, что из-за трудностей многолюдности рынок заполонили тела без внутренностей и даже без ботинок, что крупные перекупщики воротили носы от колбасы и тартинок, но уловили текущие из-за угла перемены, перехватили трупные дела, из гнили нарубили фарш, взвинтили цены и породили ажиотаж.

Установили, что и живые угодили в тугие сети к разврату и за оплату в твердой монете отдавали свое гордое тело, как хворое старье, которое в подвале истлело.

В дополнение к компромату отыскали в газете объявление и с омерзением оглашали цитату:

«Продаю свой скелет. В работе лучше не найдете. На щепки, как бадью, не разнесете. Крепкий, как огурчик, а не омлет. И на постой горазд: много лет стоял с ранья в очередях, в строю, в морях на вахте, да и в шахте рогом подпирал пласт. Я — гимнаст, а не шкет. Рост — не мал. Выгибал мост и получал от хулиганов, но изъянов — нет. Кости — целы: — из трещин не хлещет, гвозди не забивал. Если без дураков, готов как страждущий на умеренный доход от номинала. Дело чести и удачи. Иначе, уверен, сгниет на кладбище под грусть персонала. Но пусть мою особу сначала пропишут под крышей в столице, хотя бы на краю, без бабы и лоска, но с добром, чтобы потом не возиться с автомобилем и перевозкой».

— Вот, — рассудили консерваторы на публику, — страх: от новаторов — переворот в умах. Нейдет физкультурнику — продает жмурику!

Новаторы возразили консерваторам в стиле агитаторов.

Объявили в ответ, что переворот в умах — дым без огня, а слепым и свет дня — глуп, и под овацию объяснили, что Труп в ситуацию не страх несет, а наоборот:

— из-под разгула напряженной спекуляции биоматериалом, как стеснительная жена из-под одеяла, встала и мелькнула в комбинации поразительная, небывалая в экономике величина обнаженной новации;

— эта операция на покойнике стянула к его скелету свободные финансы;

— голодная до того нация вздохнула, всплакнула, но не струхнула, а стряхнула прострацию и затянула романсы;

— непрошеную инфляцию сдуло по-хорошему, как от свиста атак флаг, и несметный бюджетный дефицит оголил холмистый тыл, был облапошен, срыт и сброшен в буерак.

Доложили, что даже иждивенцы из интеллигенции забыли об эпатаже, без усилий отхватили дотацию и основали организацию — центр для экспериментов по трансплантации и утилизации — и оттуда на пересуды из-за угла закричали:

— Хвала мертвецу — отцу новой, образцовой морали!

А вдобавок к тому даже от худощавых граждан поступали предложения о предоставлении ему льгот, облегчении забот и снижении налогообложения.

И все-таки, несмотря на отклики, противники перемен заюлили от возмущения хуже угря, пойманного на ужин для угощения.

Клеймили, как тлен из клиники, и самого покойника, и его нововведения.

Говорили, что не спешили к простофилям в плен и к циникам на съедение.

Вопили что мертвец — подлец, и оголтело ручались за отчаянность своего поведения.

И наконец, в доказательство ручательства, снарядили на обвинение делегацию и возбудили дело о разрешении на утилизацию.

Дело началось с ошибки и повелось в беспорядке.

Нетрезвые работники отрезали у тела кость — не для зыбкой экзотики, а для пересадки.

От боли подопытный открыл глаз, проявил хлопотный пыл, изобразил экстаз и без улыбки спросил:

— Истребили, что ли? Почему?

Ему объяснили, что отрыли из пыли на помойке и решили по всему, что физически он — материал: недаром погребен.

А оказалось, стойкий, с кошмаром, летаргический сон.

— Эка жалость, — пошутили, — никто не ожидал, кроме ворОн. Но ничего: случалось. Донор не помер, а калека! Что с того? Был бы гонорар у человека сохранен!

И пригрозили без лабуды:

— А ты бы на верзил бы из-за ерунды не кричал!

Но тот взял не в рот воды, а трость и — понеслось:

— Аврал! Ого-го! Жульё!

Надавал тысчонку палок и устало захромал с одной ногой вдогонку за вто-рой.

Но опоздал: его старьё со стажем гнили заживо прикрутили не родному, а другому больному.

Однако обрезанный забияка никому не даровал прощения, а ко всему и размотал вал мщения.