Константин Смелый - Кругом слоны, Миша

Меня зовут Татьяна Эдуардовна Бельская. С января 20… года я аспирант философского факультета Университета Иоганна Гутенберга в городе Майнц, где я живу чуть больше семи лет. 22 апреля состоится защита моей диссертации, посвящённой глобальным расстройствам схемы тела (прежде всего, аутоскопии и других видов «выхода из тела», out-of-body experience), а вернее, толкованию таких явлений в свете репрезентативного понимания сознания. В своей работе я использую данные клинических наблюдений искусственно вызванной аутоскопии и родственных ей состояний у пациентов с нарушениями функций головного мозга, а также у здоровых субъектов. Моя страница на сайте университета: http://www.philosophie.uni-mainz.de/phd/belsky/. Там Вы найдёте мою фотографию, ссылки на публикации, а также номер моего рабочего телефона и время, когда я бываю на факультете. Кроме того, достоверность информации, изложенной выше, Вам сможет подтвердить мой научный руководитель, профессор Томас Метцингер (http://www.philosophie.uni-mainz.de/metzinger/), человек приветливый и относительно доступный, несмотря на известность и занятость. Он прекрасно говорит по-английски.

Я пишу Вам, потому что я, Татьяна Бельская, сыграла в Вашей жизни роль женщины по имени «Вера Кукушкина».

Вы уже знаете, откуда взялось это имя: из учебника философии, который написал мой отец, Эдуард Борисович Бельский. Сейчас я расскажу всё по порядку, но одну вещь, для меня очень важную, надо пустить без очереди: в апреле 20…, когда Вы пришли в гости к моему отцу, он ещё ничего не знал о моих похождениях под именем Веры Кукушкиной. Что дурачила Вас именно я, отец догадался во время вашего разговора. Свои догадки он решил оставить при себе. Тем самым он невольно подыграл мне и ввёл Вас в заблуждение, но поверьте: он не хотел Вас обманывать; он всего лишь опасался за мою безопасность. Надеюсь, Вы сможете понять и простить его.

Кое-что из того, что Вера Кукушкина рассказывала Вам о себе, было взято из жизни Тани Бельской. Я действительно родилась в 19… году в городе Бежецк Тверской области. Там жили родители моей матери, и наша семья гостила у них каждое лето. Я действительно работала массажисткой, меня действительно занимала и, как видите, продолжает занимать трудная проблема сознания, и я по-прежнему считаю, что на свете нет ничего вкусней крыжовенного варенья с батоном «Здоровье». Всё остальное про Таню Бельскую придётся рассказать теперь.

Я выросла в Ленинграде/Петербурге, в квартире на Тамбовской улице, где и сейчас живёт мой отец. Моя мать умерла от аллергического шока во время операции, когда мне было десять лет. Ещё до её смерти, сколько себя помню, отец вёл со мной регулярные диалоги в сократовском духе. Он усаживал меня в кресло в своём кабинете, садился напротив, и мы обсуждали какую-нибудь насущную проблему из моей жизни: почему не у всех девочек есть гэдээровские куклы, в каких случаях можно ябедничать, зачем родители врут про Деда Мороза, нужно ли объяснять другим детям, что Деда Мороза не существует, и т. п. Как Вы понимаете, с другими девочками папы так не разговаривали, и я чувствовала себя особенной, мне жутко нравились эти сеансы бытовой философии. А после смерти мамы философия надолго превратилась в моё чуть ли не единственное увлечение (к несказанной радости отца, который не владел никакими методами воспитания, кроме философской беседы).

Когда отец был дома, я донимала его вопросами. Когда его не было дома (а он постоянно пропадал на работе), я торчала в его кабинете, поглощая книжку за книжкой. Не всё мне нравилось, многое я бросала на первых же страницах. По сей день, например, я не осилила ни одной работы Канта, кроме раннего трактата по космологии, а Гегель по-прежнему кажется мне воплощением всего, чего в философии быть не должно. Но попадались и тексты, которые буквально завораживали. Навскидку: декартовские «Рассуждения о методе», двухтомник Юма, Локк почти весь, подборка статей Мамардашвили (машинописных, с едкими ремарками отца на полях); «Человеческое познание» и «Почему я не христианин» Рассела. Также взахлёб читала античных авторов: Аристотеля, Лукреция, Сенеку, Боэция. (Благодаря Боэцию поняла, как можно упиваться автором, не соглашаясь с ним. Надо всего лишь притвориться на время чтения, что соглашаешься.)

Несчётное число раз перечитывала диалоги Платона: в старых, пахучих изданиях с пространными комментариями, в сочных, вычурных переводах — с оборотами вроде «немало говорил нынче в мою пользу» и «не шумите, о мужи афиняне», со всеми лирами, Алкивиадами, игральными черепками. «Апологию Сократа» я знала наизусть. Прибежав из школы, пока отец ещё был на работе, забиралась к нему на стол и декламировала в окно: «Замечал я, что делаюсь ненавистным, огорчался этим и боялся этого…» Представляла перед собой насупленное сборище бородатых мужчин в хитонах. Отец поймал меня однажды за этим занятием. Я, не слезая со стола, с жаром начала расписывать, как здорово было бы жить в Древней Греции, не то что в нашей убогой современности, и что уж я бы уговорила Сократа не пить настойку цикуты, если б там жила. Отец посмеялся и объяснил, что в Древней Греции я бы рожала детей и варила чечевичную похлёбку, а философия обрывочно доносилась бы до меня из мужской половины дома, где мужи-афиняне возлежали бы среди чаш с разбавленным вином и грезили о мальчиках с первым пушком на губах.

Учебник с Верой Кукушкиной, разумеется, я тоже знала чуть ли не наизусть — и диалоги, и пояснения. Писала к нему нескончаемые продолжения в общих тетрадках, вводила новых персонажей из числа одноклассников и отцовских знакомых. Некоторые из моих диалогов отец даже давал студентам; можете себе представить, как я этим гордилась!

На философские факультеты всегда идут самые наивные или самые отчаянные, а в то время, когда я закончила школу, такой выбор профессии вообще казался то ли эпатажем, то ли безумием. Но я о других вариантах даже не думала. Чтобы не слыть папенькиной дочкой, поступила в МГУ. Сознательно выбрала специальность «Философ-преподаватель»: без изысков, без каких-либо перспектив профильного трудоустройства вне вузовских стен. Отец робко пытался меня образумить, но куда там.

Как и всякий юный энтузиаст, без разбору обчитавшийся книжек, я пришла в университет с пылкой кашей в голове (махровый позитивизм + невнятный дуализм, а прочее вообще не подавалось определению). Но главное, я пришла туда со специфическими представлениями о том, как делается философия. Разумеется, мой отец всю жизнь был академическим философом; он прекрасно знал, что пресловутый поиск благородных истин, когда он вообще происходит в университетах, происходит среди политики, бюрократии, интриг, предрассудков, жалких амбиций, мелочных обид — среди элементарной косности и глупости, наконец. Всё это мало касается первокурсников, но, к сожалению, есть ещё и вузовская рутина, конвейерное обучение выхолощенным абстракциям. К такому я была совершенно не готова. После многолетней сократовской педагогики на дому сама идея «академической философии» казалась мне бессмысленной. Я читала заумные статьи и толстые книжки, я даже представляла, как их можно писать. Но больше всего мне хотелось бродить у меняльных лавок на афинском рынке и распутывать концептуальный бардак в головах рядовых граждан. Я была уверена: только такой философией стоит заниматься. Всё остальное — магические пассы над остывшим трупом.