Арнон Грюнберг - День святого Антония

После этого она принялась насвистывать.

Мы пошли в парк Гудзон-ривер и разлеглись там на траве. Даже трава была горячей. Дети играли в лапту.

— Вот теперь, — сказала она, — хорошо бы нас окатило водой!

Она закрыла глаза. Когда она снова их открыла, она достала из сумки ножик и начала протирать его белым бумажным платком. Начищала его до тех пор, пока он не заблестел на солнце. Она срезала ножом несколько ромашек.

— Смотрите, какой он острый, — сказала она, — прямо как мой язык, а язык у меня тоже очень острый.

Она набрала в легкие воздуха и опять начала насвистывать.

— Это хорватская песенка.

Когда ей надоело свистеть, она продолжила свой рассказ:

— Мне могут сказать что угодно: «Подойди к стенке. Наклонись. Наклонись ниже. Наклонись так низко, чтоб достать руками ступни». Но у меня острый язык. Я решаю, кто будет наклоняться. Из-за того, что у меня острый язык, мне не нужен нож. Но наперед никогда не знаешь, поэтому я всегда беру нож с собой. Ведь никогда не знаешь. Могут, например, приказать: «Высунь язык». Могут сказать: «Сунь свой язык мне в ухо». Но я в таких случаях всегда вначале заглядываю в ухо. Если в нем полно серы, то я не буду совать туда язык. Или если в ухе волосы. Вы даже представить себе не можете, какие у людей бывают уши: в них целые заросли волос! Я говорю тогда: «У тебя в ушах волос больше, чем на голове». Я говорю: «Для языка здесь нет места, у тебя все уши забиты». Да, острый язык необходим, не то пропадешь. Но иногда бывает нужен и нож. Если люди не понимают шуток, они могут схватить тебя за горло. Они никогда не бьют. Они сразу хватают за горло. Одной моей подруге плеснули в лицо аммиаком. Вы знаете, как действует аммиак? Он все разъедает: кровь, ткани, клетки, кожу. Остаются только кости. Аммиаком отмывают самую едкую грязь. Теперь моя подруга на один глаз слепая и до того страшная, что никто на ней не хочет жениться. Сумка должна быть всегда под рукой. Я всегда сразу предупреждаю: «Еде я, там и моя сумка». Люди не соразмеряют свои силы. Порой я думаю: «Никто не соразмеряет свои силы». Все необходимое у меня в сумке, поэтому я такая сильная. И красивая. Красивые всегда сильные. Смотрите, вон кораблики плывут. Это ведь тоже красиво!

Она спрятала нож в сумку и снова начала насвистывать. Мы закрыли глаза и слушали ее свист.

Через пятнадцать минут она встала и сказала:

— В воскресенье я могу захватить вас с собой в хорватский клуб. В два часа вы должны быть готовы и стоять на перекрестке 21-й улицы и Третьей авеню.

И она убежала. Помчалась куда-то по траве, не оборачиваясь. Она становилась все меньше.

А мы так и остались сидеть на траве.

Тито сказал:

— Смотри, она что-то забыла.

Это был карандаш для подводки глаз. Тито положил его себе за ухо.

Мы стали разносить рекламки у себя в районе. В них было написано: «‘Мама Буррито’, самые вкусные буррито в Квинсе».

Мы живем в Холлисе. Если по линии Ф доехать до конечной остановки, то можно пересесть на автобус или спуститься по Хиллсайд-авеню до конца, и тогда попадешь в наш дом.

Рафаэлла делала буррито. Эвальд Криг сидел наготове возле телефона в ожидании заказов.

— А тебе разве не нужно работать? — интересовались мы.

— Нет, — отвечал он, — «Мама Буррито» важнее работы.

И шепотом добавлял:

— И кроме того, я заработал уже столько своими книгами, что могу выйти на пенсию.

— Ну и выходи, — шепнул Поль, но Криг его не расслышал.

В первый день позвонили трое, в том числе и наша соседка. Она сказала, что возле нашей двери очень вкусный запах, и Тито вручил ей рекламку. «Вот, — сказал он, — Рафаэлла готовит буррито, позвоните ей и закажите. Первый заказ бесплатно».

Эвальд Криг приобрел всевозможные упаковочные материалы, чтобы доставлять буррито. Вся наша большая комната была завалена упаковочными материалами. Нельзя было и шагу ступить: везде пластмассовые корытца, бумажные пакетики, пластиковые ложки, фольга, целые груды фольги, стаканчики всех калибров и размеров.

— Ты слишком много всего накупил, — говорили мы. — Это ведь наша профессия — развозить заказанную пищу. Мы знаем, о чем говорим.

Он отмахивался от любых наших советов:

— Вы не понимаете, через два года даже на Аляске узнают о «Маме Буррито».

Когда мы вечером вернулись с работы, с нашей основной, Криг встретил нас словами: «Звонили трое. И пусть сегодня их трое, завтра их будет шестеро, на следующей неделе шестьсот, на следующий месяц — шесть тысяч. Это успех. Дело идет в гору. Люди чувствуют разницу. Мы будем продавать мексиканскую мечту в пластмассовых корытцах, вначале тут, в Квинсе, а потом и по всему миру. О вас будут говорить, как о сыновьях основательницы ‘Мамы Буррито’».

Одна партия буррито подгорела. Но на душе у Рафаэллы было легко. «Все идет хорошо», — сказала она и обняла нас. Вся ванная была заполнена съестными припасами: тут соус тартар, там куриная грудка, дальше тесто, приправы, укроп.

— Нам нужен новый холодильник, — воскликнул Криг. — Завтра привезут новый холодильник. Я сегодня его заказал, срочно. Наша квартира станет мозговым центром «Мамы Буррито».

На следующий день в десять утра привезли холодильник с морозильной камерой, и по настоянию Эвальда Крига установили в ванной. В большой комнате не было места, потому что там было уже все забито упаковочными материалами.

Мы больше не могли попасть в ванную и не могли принять душ, но на все наши возражения Криг отвечал:

— Все мы переедем в гостиницу, а здесь будет мозговой центр «Мамы Буррито».

До полпервого так никто и не позвонил. Рафаэлла стояла на кухне, готовая мастерить буррито, а Эвальд Криг сидел возле телефона с записной книжкой и тремя ручками.

— Они вот-вот позвонят, — то и дело восклицал он, — я это чувствую, они вот-вот позвонят.

Один раз телефон и вправду зазвонил, но это оказался маркетинговый опрос. Криг иной раз вставал и начинал бродить по комнате, насколько позволяло пространство, заваленное коробками, и бормотал: «Мы продаем мексиканскую мечту в пластмассовых корытцах и доставляем ее людям домой — идея гениальная, заявляю без ложной скромности».

Мы пошли на кухню. «Как же нам теперь жить без душа?» — спрашивали мы. «Все наладится, — успокаивала нас Рафаэлла, — поверьте. Эвальд знает, что делает».

В большой комнате мы слышали его голос из кухни: «Надежды на лучшую жизнь, пляж, немного любви, немного секса, мексиканская мечта, которую доставляют на дом в пластмассовых корытцах — и это меньше, чем за 5 долларов, включая НДС. Вот чего хотят люди, поверь, Рафаэлла, вот чего они хотят».

Мы чмокнули Рафаэллу, потому что у нас была назначена встреча с хорваткой.

— Куда вы? — спросила она.