Марек Лавринович - Солнце для всех

Увидев Яна, пан Поняк прервал декламацию, а Профессор оторвал взгляд от потолка и заинтересованно посмотрел на гостя:

— Неужели это наш пан Ян?

— Собственной персоной, — сказал Ян, входя в палату и садясь на указанный Профессором стул.

— Добро пожаловать, наш знаменитый пан Ян — предмет многочисленных научных симпозиумов, талисман политиков, тайная любовь домохозяек, головы которых настолько забиты покупками и барахлом, что без отбеливателя они не в состоянии ясно взглянуть на мир. Приветствую, дорогой коллега. Что тебя к нам привело?

Ян смутился.

— Я хотел бы, — сказал он, уставившись в выцветший, бесцветный линолеум. — Хотел бы здесь остаться…

— Должно быть, временная депрессия на почве слишком больших успехов. Я слышал о таких случаях. А ты, Поняк?

Пан Поняк кивнул головой в знак того, что он тоже слышал.

— Я бы хотел… остаться здесь навсегда… — повторил Ян.

— А что бы вы здесь делали, черт возьми?

Яну стало стыдно.

— Хотел бы… стать вашим учеником и ассистентом, пан Профессор.

И Ян рассказал обо всем, что с ним произошло. Шекспировед задумчиво смотрел на него.

— Да… — наконец сказал он. — Дело непростое… Да что там говорить, чертовски трудное…

— Что же тут трудного? Схожу на склад, выберу себе пижаму…

— Не получится. Вы не пациент. Вам не полагается ни пижама, ни фенактил.

— Почему?

— Согласно общепринятому мнению, вы здоровы.

— Но я не здоров.

— Конечно, здоровы. Вы никогда не задумывались о том, что ваши соседи по улице Кручей также одиноки, брошены и испуганы? Может, в молодости они и не боялись, но с возрастом человека все больше охватывает страх. Нет, не только перед смертью. Перед всем. Но они ведь сюда не приходят, а сидят в своих в квартирах, дрожат, плачут в одиночестве, а потом умирают, и очень скоро о них забывают.

— Это жестоко.

— Безусловно. Сверх всякой меры. Но все возвращается на круги своя. Сейчас, хоть вы ничего и не помните, вы способны вести нормальную жизнь здорового человека. Но через год снова можете заболеть. Такое ведь с каждым может случиться, правда, пан Поняк?

Пан Поняк кивнул, но было видно, что он не слушает Профессора, а думает о своем.

— Если вы снова заболеете, вас привезут сюда. Теоретически такое возможно.

— И мы будем читать с вами Шекспира? Профессор откашлялся.

— Если быть искренним, то и здесь возникают определенные трудности. Как вы, наверное, уже заметили, Поняк принял отвергнутое вами предложение стать моим учеником. Он очень старается. Сейчас мы как раз работаем над «Королем Лиром», и я должен признать, что некоторые интерпретации пана Поняка весьма… весьма неожиданны. Это творческий, необычный подход.

— Да… — сказал Ян. — Я пойду.

— Навещайте нас иногда. Мы скоро приступим к изучению «Макбета», а это драма власти. Вы, если я не ошибаюсь, многое знаете о проблеме.

— Увы, немного, — улыбнулся Ян.

— Значит, вы не сможете нам помочь в этом деле. — И Профессор протянул Яну руку. — Может, я должен был представить вам все в более радужных тонах, не быть таким категоричным… простите, если огорчил вас.

— Ничего, — сказал Ян.

В коридоре было пусто. Когда Ян дошел до двери, откуда-то появилась медсестра и с улыбкой открыла ему дверь.

Ян сбежал по ступенькам, вышел на улицу и остановился, не зная, куда направиться. Может, в парк, туда, где все и началось? Не долго думая, он пошел в сторону Уяздовских аллей.

На площади Трех Крестов он услышал вой сирен и взрывы. Перед министерством промышленности группа мужчин, человек двадцать, держала плакаты с надписью «Солидарность». Какой-то толстяк с повязкой на лбу исступленно крутил рукоятку сирены. Неподалеку несколько юношей в шапках с выцветшим слоганом «Солидарность» бросали дымовые шашки и петарды. Дверь министерства была загорожена металлическим щитом, за которым скучали трое полицейских. Один из них достал зубочистку и стал ковырять ею в зубах. Двое облокотились на щит, и один рассказывал другому о воскресной рыбалке. Прохожие шли по улице, не обращая на происходящее никакого внимания.

Один из демонстрантов, бородатый верзила, крикнул в рупор:

— Завтра нас будет пятьдесят тысяч! Здесь соберется пятьдесят тысяч!

— Ишь, разбежался, — заметил полицейский и выплюнул зубочистку.

Ян пошел дальше. На секунду он остановился перед костелом. По лестнице сбежал худой, нервный священник в пуловере. В руке он держал книгу.

— Польша погибает! — вскричал он, хватая Яна за локоть. — Родина наша гибнет!

— Я знаю, — сказал Ян, вырываясь из его рук.

Он прошел мимо жилых домов, американского посольства, перешел дорогу и оказался в парке.

Здесь ничего не изменилось. По аллеям прогуливались терпеливые мамаши, толкая перед собой коляски, и сгорбленные пенсионеры, меланхолично любовавшиеся деревьями. Ян нашел свою лавку и сел. Как зачарованный он смотрел на водную гладь пруда, но вскоре почувствовал усталость и закрыл глаза.

«Кто-нибудь обязательно за мной придет, — думал он. — Может, женщина? А может, ребенок? Придет, возьмет за руку, и мы пойдем…»

Где-то далеко заверещала птица, и ее песню сразу же подхватили другие.

«А если никто не придет?.. Тогда я могу еще раз… как сказал Красуцкий… могу все забыть…»

Он повернулся лицом к солнцу.

«Сегодня такой теплый ветерок… прекрасный денек… солнце светит для всех…»

И заснул.

к слову сказать (лат.).

кстати (фр.).

Немецкий поэт-романтик (1770–1843). — Здесь и далее примеч. пер.

Польская объединенная рабочая партия — аналог КПСС в социалистической Польше.

Крулевец — старое польское название Кенигсберга, нынешнего Калининграда. Имеется в виду немецкий философ Иммануил Кант.

«Старые товарищи» (нем.).

Часть гусарского снаряжения в виде больших крыльев, сделанных из птичьих перьев.

Артур Гроттгер (1837–1867) — польский художник, иллюстратор.

Роман Дмовский (1864–1939) — польский публицист и политический деятель.

Герой повести Я. Пшимановского «Четыре танкиста и собака».

Раптусевич, Каргуль, Мильчек, Павляк — герои комедии А. Фредро «Месть».

Шекспир В. Король Лир. — Пер. А. Дружинина.