Марек Лавринович - Солнце для всех

Двадцать девятого августа стояла солнечная погода. Нависавшие последние несколько дней над Варшавой тучи переместились на восток, земля высохла, а вместе с ней и выкрашенные в ярко-зеленый цвет скамейки. В том, что Уяздовский парк заполнился людьми, не было ничего удивительного. Как обычно, это были молодые мамаши и пенсионеры. Мамочки склонялись над детьми, а пенсионеры — под грузом своего возраста. Этот день не отличался бы от остальных, если бы не мужчина лет сорока, устроившийся на скамейке возле пруда с лебедями.

Похоже, он сидел там с самого открытия парка, поскольку никто не помнил, когда он пришел. На аллеях было немноголюдно, никто не присел рядом с ним и не заговорил.

Около десяти утра мужчина забеспокоился, затем резко поднялся и стал оглядываться. На него обратили внимание, и он снова сел. Через какое-то мгновение он опять встал и дошел до маленького мостика, переброшенного над протокой, соединяющей два пруда. Он облокотился на поручень и стал всматриваться в водную гладь. Пенсионеры перешептывались, а самые мнительные мамаши удалились в глубь парка. Спустя некоторое время мужчина вернулся к скамейке. Он погрузился в свои мысли, но потом заинтересовался сидящими неподалеку людьми. Его взгляд задержался на пожилой женщине в трауре, присевшей на соседнюю скамейку с книжкой в руке. По обложке, на которой была изображена красотка, прижимавшаяся к красавцу, нетрудно было догадаться: дама в трауре читает о любви.

Женщина почувствовала на себе взгляд незнакомого мужчины. Она отложила книгу и с любопытством посмотрела на него. В его облике не было ничего настораживающего, поэтому она добродушно поинтересовалась:

— Вы хотите мне что-то сказать?

Мужчина смутился.

— Да… То есть…

Он встал и присел рядом с пожилой женщиной.

— Со мной что-то произошло… Что-то очень странное…

— Расскажите мне. Кто вы и что здесь делаете?

Мужчина стал объяснять, но так сбивчиво, что пожилой женщине немного удалось понять. Однако постепенно из паутины слов стала вырисовываться действительно странная история.

Незнакомец, по его словам, «очнулся» именно на скамейке в Уяздовском парке, не знал, кто он и что здесь делает, не мог вспомнить ни города, ни людей. Он был глубоко потрясен. Дама в трауре решила, что мужчина болен и ему нужно обратиться к врачу.

— Вы знаете… — В ее голосе звучало участие. — Здесь неподалеку станция «Скорой помощи». Там вам помогут.

— Да, да, — согласился мужчина.

Пожилая женщина встала, аккуратно убрала книгу в сумку и направилась в сторону ворот. Мужчина послушно последовал за ней.

Они вышли на Уяздовские аллеи, а поскольку как раз в тот момент загорелся зеленый свет светофора, перешли на другую сторону улицы и, миновав забор американского посольства, оказались на Пенькной улице.

Автомобили стояли в пробке, отравляя воздух выхлопными газами. Водители злились, без конца сигналили, в отчаянии пытались свернуть в один из переулков и кляли на чем свет стоит лавирующих между неподвижными машинами велосипедистов. Больной не обращал на все это внимания. Пожилая дама пришла к выводу, что он, вероятнее всего, житель большого города, не обязательно Варшавы.

Они повернули на улицу Кручей. Им навстречу шла толпа болельщиков варшавской «Легии», скандирующая лозунги против «Видзева». Дама немного испугалась, но сопровождавший ее мужчина без интереса окинул взглядом колонну бритых налысо юношей. Они не вызвали у него никаких опасений.

Без приключений миновав болельщиков, они вышли на улицу Хожа и, протискиваясь между стоящими в заторе машинами, добрались до станции «Скорой помощи».

Сидящая в регистратуре женщина, похожая на Бриджит Джонс, но одетая как монахиня-целестинка, рассматривала свои ногти. Она как можно дольше старалась не замечать пожилой женщины и следовавшего за ней больного. Наконец, не отрываясь от созерцания собственного маникюра, сонным голосом осведомилась:

— Что случилось?

Пожилая женщина поспешила объяснить. Куклоподобная регистраторша что-то написала в лежащей на столе тетради.

— Кабинет номер три, — пробормотала она. — Ждите вызова.

И снова уставилась на свои красные, как банка «кока-колы», ногти.

В кабинет номер три была большая очередь. Здесь ждали вызова жертвы несчастных случаев, заботливо придерживавшие сломанные руки и ноги, участники драк со свернутыми челюстями и женщины, судя по всему, подавшие своим мужьям не тот суп, который нужно, — они скрывали темными очками синяки под глазами.

В этой обстановке всеобщих неприятностей наш герой почувствовал себя бодрее. Он вольготно вытянул ноги, прислонил голову к покрашенной серо-бурой краской стене и, переведя дух, закрыл глаза.

Прошло пятнадцать минут, дверь кабинета не дрогнула. Пожилая дама нервно ерзала на стуле. Когда прошло еще десять минут, она не выдержала, нагнулась к мужчине и прошептала:

— Простите, но мне пора идти.

— Ну да… понимаю…

— В этом нет ничего сложного, — смутилась она. — Просто войдете в кабинет, и там вами займутся.

— Да… спасибо…

— Всего наилучшего. Удачи…

Женщина встала и семенящими шажками прошла мимо шеренги переломанных и побитых. Полная регистраторша проводила ее недовольным взглядом. Дама сошла по ступеням и исчезла.

В то самое мгновение дверь кабинета номер три приоткрылась и кто-то крикнул:

— Емелек!!!

Толстяк, сидевший справа от нашего героя, вскочил с места и, поддерживаемый сопровождавшими его членами семьи, прихрамывая и волоча за собой сломанную ногу, направился к двери.

Кабинет ожил. Каждую минуту звучала чья-нибудь фамилия, и очередной пострадавший пропадал за дверью. Оттуда раздавались отчаянные крики, затем больные выходили, следовали в другие кабинеты и после накладывания гипса или укола ковыляли к лестнице и выходили на улицу Хожа. Иногда санитары вкатывали в приемную носилки, на которых, перевязанный окровавленными бинтами, лежал кто-нибудь. Лифт увозил пациентов наверх, в хирургическое отделение. Несколько раз мимо двери процедурного кабинета прошел ксендз, спешащий принять последнее причастие.

Мужчина из парка наблюдал за происходящим с большим интересом. Он перестал бояться. Двери снова заскрипели, и чей-то фальцет воскликнул:

— Безымянный!