Роман Солнцев - Золотое дно. Книга 1

А.А. и сам бы вырос таким, если бы не внушение сосланных в свое время и оставшихся жить на юге людей. Да и тамошняя обстановка. В Средней Азии бывало так: неделю шпарит ливень, вязнут телеги, машины… но вышло солнце — и снова все в камень засохло. Попадешь колесами в колеи, как в каменные траншеи, — не выскочишь. Ни тебе цветок сорвать в стороне, ни в воду арыка поглядеть — езжай, как до тебя тут проехали в ливень. А до Васильева в Саянах плутали на пустом месте…

Оттолкнув начальника стройки, в здание вокзала вломилась группа парней в фуфайках и военных бушлатах. А.А. услышал частушку:

В том-то и дело, не дают денег на жилье. Вот сейчас Васильев привез окончательно утвержденные цифры — в этом году должен освоить на сорок миллионов больше прошлогоднего плана. А как?! Где людей взять? Деньги выделены только на бетон, ими, как осенними листьями, можно всю хвойную тайгу засыпать.

— Граждане… посторонитесь… — мимо проскрипел, прошагал милиционер. За ним два дружинника.

Что мог сделать А.А., возглавив стройку? Когда он впервые приехал и увидел этот кавардак, хотел отложить намеченное на седьмое ноября перекрытие Зинтата. Необходимо же вначале подготовить базу! Но в газетах уже чернели заголовки: «ДАЕШЬ ЗИНТАТ!» И как я уже писал в первых главах, райком и обком КПСС по очереди вызвали Васильева на красный ковер. Он, Васильев, послан Москвой ускорить стройку… как же он может быть против перекрытия? Наоборот, должен перекрыть досрочно! И с отчаянной улыбкой он перекрыл досрочно — на три дня раньше срока. «Моя самая крупная ошибка». Товарищи из министерств по телефонам жужжали: «Давай, Альберт, давай! Получишь Звезду! Зинтат — не Днепр, не Волга, в два раза мощнее их, вместе взятых!»

А когда перекрыли, а когда пять тысяч народу на берегах прокричало «Ура!..», махая шапками и флагами… вмиг стало ясно: не хватает бетона. И людей. Теперь-то их надо в четыре раза больше! А медлить нельзя: Зинтат — река бешеная… что весной-то будет — когда ледоход? Перекрыли Зинтат — словно коня подвесили копыта подковать, а гвоздей нет! И пошли по окрестным деревням собирать. Коняга повисит-повисит, ремни порвет… столбы выдернет…

Васильев бродил в толпе, вглядываясь в лица. Нечаянно задел кого-то с рюкзаком на спине, с оленьими рогами, торчащими из рюкзака, — они повернулись и ударили в скулу изогнутым кончиком — хорошо не в глаз…

— Слепой, что ли?! — выругался кто-то невидимый. Васильев помедлил, кивнул и сел рядом. «Он умеет доставать, — говорили о Васильеве. — Не в пример предыдущим начальникам, умеет убеждать. Накачивать. Строгать».

— Но я не насос… не рубанок… — бормотал про себя Альберт Алексеевич.

Рядом, возле висевшего на стене огнетушителя, пили водку из бумажных стаканчиков. Солдат, стоя, играл на гитаре, его девушка сидела на пузатом бауле, девчушка с куклой бегала от матери вокруг фибрового чемодана, хохоча во все горло, волокла куклу за ногу, а мать все хотела накормить дочку, очистила картофелину…

«Верят и помогают только тогда, когда ты демонстративно уверен, полон железа, как ящики в типографии, набитые разными буквами. А если вам душу человеческую открыть? Как вы отнесетесь? Кто не предаст меня? Титов?»

Титов — очень уверенный в себе человек, рослый, как и Васильев, но пошире в кости, сын золотоискателя и охотника, потомственный сибиряк, нравился Альберту Алексеевичу. Оглушительно, гулко смеется, громко говорит, яростно гневается. Но если рядом оказывается красивая женщина, совершенно глупеет: утирая мокрые губы, начинал рассказывать, как на медведя ходил с гвоздем. Врет, конечно. Молодой еще Александр Михайлович.

Он предложил осенью Васильеву стать соавтором его идеи. Он придумал такую новацию: чтобы весной ледовое поле не разбило стык плотины и дамбы, которой отгорожен новый котлован (это чтобы льдины не перемахнули под напором Зинтата с высоты на людей, на механизмы!), нужно насыпать в верхнем бьефе из негабаритов, из гранитных обломков КОСУ, прикрыв ею, как ладошкой, этот самый стык, наиболее уязвимое с точки зрения сопромата место. Он предложил Васильеву эту идею еще тогда, на банкете по случаю перекрытия. Новый начальник довольно раздраженно отказался. Александр Михайлович обиделся. Возможно, ему хотелось подружиться с Васильевым. А может быть, здесь раньше так и делалось, чтобы руководители строек могли при случае сказать, что тоже принимали непосредственное участие в разработке чисто гидротехнических идей. Титов знал, конечно, что Альберт Алексеевич — не гидростроитель, бывший инженер с механического завода, позже — партийный работник. Правда, участвовал в Средней Азии в строительстве ГЭС, но тамошняя ГЭС в сравнении с этой — уздечка на дохлого осла, как обмолвился однажды сам Альберт Алексеевич.

Но почему же Титов не встречает Васильева, как встречал пару раз в прежние приезды? Наверное, у «медвежатника» «медвежья болезнь», он в страхе и говорить с ним сейчас бессмысленно. «Ты сам должен придумать выход».

Васильев бешено глянул на бичей, пьющих рядом водку из горлышка (хоть бы захлебнулись, что ли!), и прошел в ресторан. Домой ехать смертельно не хотелось — пусть там ждут-пождут да уйдут. Дался им этот орден! А голод, между тем, поддел Васильева как на сучок.

Вступив в густой сигаретный дым, он долго стоял в дверях, щурясь и хмыкая, привыкая к дыму, гомону голосов, звону посуды. Наконец, углядел свободный столик в углу, возле рыжей пальмы в кадке.

Ждать пришлось долго, официантка старательно отворачивалась от посетителя — какой ей смысл обслуживать столик, если три стула еще не заняты? Наконец, показалась пестрая компания — впереди, визгливо смеясь, шел мокрогубый парнишка с бородкой, за ним — два человека постарше, лицо у одного обросло красным волосом в ладонь, другой был лыс, шапка в руке, узкоплеч, в очках. Эти двое пытались отстать от первого, улизнуть, но парень с бородкой строго указал им на стулья, и они сели.

Васильев холодно посмотрел на них. Он ждал заказа, закурил и сам. На синтетической молочной поверхности стола было начертано чернилами: Таня + Коля + Миша + Вовка + Серега + Миша…

Люди умели писать. Но смогут ли они дружить, когда беда?

( Зачеркнуто, но можно разобрать:.

Между рассказами, которые посвящены героям нашей летописи, я буду помещать время от времени краткие примеры человеческого письма. Чтобы вы, марсиане и сириусане, лучше представили колорит нашего времени…)

Жил там и я неподалёку, человек по фамилии Хрустов…

Нет, лучше в третьем лице: жил-был Лев Николаевич Хрустов по прозвищу Левка-баламут, а еще — Левка-мочало, Лев-профессор. Был тщедушный, но все-таки не лишенный физической силы, когда ходил — задумчиво сутулился, чтобы казаться внушительней, отрастил негустую русую бороденку, сквозь которую виднелись очертания подбородка и красные, вечно что-то жующие или говорящие губы. Нос торчал туфелькой, глаза сияли — круглые, как бы наивные, но ошибся бы тот, кто решил, что это недалекий парнишка. Да, да.