Юрий Любопытнов - Мурманский сундук

— Пока грамота у нас, нам нечего опасаться за свою жизнь, — подчеркнул Афанасий. — Но как только мы её отдадим, могут возникнуть непредвиденные эксцессы.

— Люди они ненадёжные, — подтвердил Сергей.

— Ненадёжные — мягко сказано, — поправил Сергея Воронин. — Они никудышные люди. Одним словом, бандиты.

— Зачем тогда отдавать грамоту? — недоумевающе посмотрел на товарищей Сергей.

— У нас безвыходное положение, — сказал Николай. — Отсюда нам в лес не прорваться, силы слишком не равны. Поэтому они могут нас взять измором. Еды у нас нет, придётся сдаваться на милость победителям.

— Или сдохнем от голода, или запросим пощады, — согласился Афанасий. — Поэтому вариант, который мы выбрали, предпочтительней всех остальных. Он даёт почву для маневра.

— И даёт нам шансы всё завершить благополучно, — добавил Николай.

— Ты надеешься на их джентльменское слово, — усмехнулся Сергей. — Ты послушай, как они разговаривают.

— Что они не джентльмены, ты прав. Отпетые негодяи. Когда грамота будет у них, наша жизнь гроша ломаного не будет стоить.

— Рискнём, — сказал Афанасий. — Где наша не пропадала. Умирать, так с музыкой.

Когда Ольгу доставили на берег, дуровцы стали спускаться с кручи, припрятав в тайнике вещи, которые могли им в дальнейшем сослужить службу. Уже оказавшись у кромки воды, они увидели, как катер вспенил винтом воду и взял курс на особняк, увозя с собой толстомордого мужчину.

У кромки воды внизу гряды дуровцев ждала лодка. Охранники доставили их на лесистый берег. В тени деревьев было прохладно. Николай огляделся: это было то самое место, где он в начале лета писал этюды. На обрубке сухого дерева сидела Ольга, закрыв лицо руками. Плечи вздрагивали. Лодка с двумя гребцами, которая доставила её сюда, колыхалась на воде чуть поодаль от берега. Николай присел рядом, отвел руку от лица, пытаясь заглянуть в мокрые глаза, тихо проговорил утешительно:

— Успокойся! Не реви! Всё кончилось.

Ольга перестала плакать и взглянула на «рыбаков», улыбнувшись.

— Так-то лучше, — проговорил Николай.

— Это нервы, — отозвался Афанасий. — Сейчас пройдёт. — Он присел перед ней на корточки, протянул плоскую фляжку. — Отхлебни! Пригуби! Это хороший коньяк, французский.

Дрожащей рукой она взяла фляжку и отпила глоток.

— Вот и молодец, — отечески сказал Афанасий.

— Я не хочу к ним возвращаться, — проговорила Ольга и широко открытыми глазами, мокрыми от слёз, взглянула на Афанасия. — Вы не оставите меня?

— Почему мы должны тебя оставить? — не удержался от ответа Николай. — Ты чего говоришь?!

— Я виновата во всех ваших бедах. Это… поддалась на уговоры Стыся… Он соврал мне, что вы бились об заклад.

Она рассказала, как уговорил её Стысь прицепить жучок к их одежде, как она согласилась, думая, что это всего-навсего, безобидная шутка.

— А зачем пуговицу пришила? — спросил Афанасий. — Это не укладывается в логическую цепь…

— Мне хотелось помочь вам, а сказать правду боялась. Думала, что вы догадаетесь, что неспроста я это сделала.

— А мы, олухи, не догадались. Ты нам знак дала.

— Мне стал противен этот розыгрыш. И в то же время я не думала, что Стысь так мерзко обманывает меня. Я… я… — У неё по щекам снова потекли слёзы.

— Как бы нам околпачить их, — проговорил Афанасий, посмотрев на Зашитого, что-то объяснявшего своим подельникам, собрав их в кружок.

— Они очень хитрые и злобные.

— Ну не хитрее нас.

— Хитрее. И как я сразу не распознала их… Я уж хотела уехать отсюда, укладывала вещи, а здесь… Весь мир перевернулся…

— Останешься с нами. Мы тебя в обиду не дадим.

Ольга совсем не была похожа на ту незнакомку, которую они встретили на лесной дороге. Тогда там была уверенная в себе, цветущая, спокойная женщина, с юмором, с блестящими глазами. Последние часы или дни вымотали её. Была она бледной, осунувшейся и блеск глаз исчез. Она дрожала при каждом шорохе или возгласе.

— Мы сначала думали, что ты нас разыгрываешь, как тогда в лесу, — сказал Сергей, глядя на неё виноватыми глазами.

— Нет, не разыгрываю. Петра они принудили всё рассказать. Он признался. Над ним издевались, и он всё рассказал. А потом Пол стал расспрашивать меня. Я рассказала всё начистоту. Он ударил меня… Я… ненавижу их всех. Ненавижу. Господи, какая я была дура!..

— Полноте, — потрепал её по плечу Афанасий. — Плохое осталось позади.

— Пообщались? — спросил подошедший Обух. — А теперь встаньте! — Он по очереди обшарил всех троих, похлопывая по одежде, проверяя, нет ли оружия. — Пусто, — сообщил он подошедшему Зашитому.

Судя по физиономии обладателя камилавки, он был доволен, что эпопея с беглецами успешно разрешилась. Каждый мускул худощавого подобранного, как у гончей собаки, тела играл радостью. Кепка по обыкновению не была опущена на брови, а была сдвинута на затылок. От этого вид у него был бесшабашный и удалой. Он с издёвкой произнёс:

— С прибытием, господа! — Жёсткие губы дрогнули, готовые расползтись в злой усмешке, но он тотчас их подобрал. — Попались, сучьи дети, — Зашитый ухмыльнулся, глядя на всех поочерёдно. — Хотели брызнуть копытами… Моя бы воля, остались бы вы здесь в этих горах доживать последние дни.

— Придержал бы язык, — ответил ему Николай. — Ваша ещё не взяла, а ты уже измываешься.

— Обед не сварил, а уже приготовил ложку, — рассмеялся Афанасий.

— А ты заткнись, пятнистый, тебя не спрашивают, — грубо оборвал Афанасия Зашитый. — Если бы эта дамочка вам не помогла, — он указал на Ольгу, — давно бы развязали языки, а то, видишь ли, тройка смелых и отважных, совершила героический поступок — бежала из мест заключения. — Он громко расхохотался.

— Выбирай выражения, когда говоришь о женщине, — с негодованием произнёс Воронин.

— А тебя не спрашивают, лектор нашёлся. Будешь базарить, хвост приклюкаю…

Сколько времени он продолжал бы словесно упражняться, неизвестно, если бы вдалеке не послышался шум вертолёта. Все задрали головы, глядя, как со стороны особняка, в небе появился небольшой, бело-красный, видимо, очень маневренный вертолёт. Афанасий опытным глазом человека, имевшего дело с подобными машинами, окинул геликоптер.

Вертолёт приземлился на поляну. Высокая трава заколыхалась под напором воздушных волн, бегущих от винта. Открылась широкая, в верху прозрачная дверца, и на землю неуклюже спрыгнул Стысь в помятом на спине пиджаке. Широкое краснощёкое лицо готово было расползтись от благодушия, но серые глаза с отблеском холодного металла, говорили, что это обманчивое впечатление. Первым делом он обратил внимание на Ольгу, державшуюся рядом с Ворониным, и двинулся к ней. Но потом раздумал, остановился, вытащил из кармана большой платок и вытер лицо.