Юрий Любопытнов - Мурманский сундук

И Геронт отдал бы ему, потому что дал обещание старшему Загодину сохранить её. А он не отдал и не сказал, где она. Значит, это были другие, незнакомые старику, люди. А как они узнали про икону? Может, хозяин в лагере рассказал кому-то, да не кому-то, а надёжному человеку, а тот проболтался другому…Но не это главное для Николая. Теперь хранителем и хозяином грамоты является он, Николай Воронин. Он может с ней делать что угодно, сдать государству, которое его ограбило, лишив всех сбережений и права на работу, или оставить себе. Конечно, он оставит себе. Конечно, он будет разыскивать этот мурманский сундук. Только вот где и как? Для этого ему нужен будет помощник. И он похвалил себя за то, что послал телеграмму Сергею.

Сначала у него возникло желание уехать отсюда как можно быстрее с пергаментом в свою городскую квартиру. Но спешный отъезд даст много пищи для размышлений и бандиты поймут, что икона у него. Они его найдут и на квартире. Поэтому надо выждать время, ничем не проявлять себя, вести прежний образ жизни. За сохранность грамоты ему нечего бояться. А за себя он постоит до приезда Сергея. На ночь забаррикадируется в доме. Стены у него толстые, ставни прочные, допотопное ружьё есть — отсидится. А сколько времени сидеть? Обложат его, как казаки турка в Азове, — сам сдашься на милость бандитов. Приедет Сергей, возьмут и того в заложники. Тогда он отдаст им икону. Если спросят, где грамота, скажет, что ничего не знает. Её не было. Геронт отдал ему такую икону на реставрацию. Придя к таким мыслям, Николай успокоился и вышел на улицу.

Стоял тёплый июльский вечер. У соседа горел свет на кухне, но вскоре погас. Николай, прижавшись к ветхой ограде, прислушался. Но тишину наступающей ночи ничто не нарушало, кроме стрекота кузнечиков в высокой траве.

Белый «Мерседес» Сергей заметил сразу же при выезде из Москвы. Сверкающая лаковыми бортами автомашина легко обогнала несколько легковушек и тяжело пыхтящих грузовиков, обошла квадратную тёмно-синюю «Тойоту», и, мигая огнями, ушла в правый свободный ряд. Это было сделано настолько стремительно и лихо, что Сергей позавидовал её водителю. Он не успел разглядеть ни номеров, ни пассажиров, впрочем, даже иди «Мерседес» на малой скорости, он бы не увидел сидящих в салоне — стёкла машины были тонированными и за ними ничего нельзя было разглядеть.

«Хорошая тачка», — отметил про себя Сергей, приняв влево и пытаясь определить, стоит ли ему обгонять поток автомашин. Он мысленно представил свои «Жигули», старые, подлатанные, пробежавшие не одну тысячу километров, и вздохнул.

Чем дальше от Москвы, тем хуже становилось шоссе. Особенно в низинах. В таких местах дожди и паводковые воды пропитывали полотно насквозь. Тяжёлые грузовики разбивали асфальт и песчано-гравийную подушку до грунта, и полотно оседало, продавливалось, образуя колдобины. Их наспех засыпали щебнем, но шоссе от этого не становилось лучше.

Вчера он получил от Николая телеграмму. Текст, как и во всех телеграммах, был лаконичен, но какая-то внутренняя экспрессия заставила его насторожиться: «Сергей, срочно приезжай! Срочно!!!»

Идя от калитки дачи, где ему почтальон вручила телеграмму, в дом, и вертя бланк в руке, Сергей думал, что, видимо, в деревне произошло что-то из ряда вон выходящее. Обыкновенно, когда ему было нужно, Николай присылал или открытку, или письмо, где сообщал, когда сам приедет, или просил, чтобы приехал Сергей. Судя по тому, что он отправил телеграмму, а не письмо, и по трём восклицательным знакам в конце текста, Николай очень ждал его.

С Ворониным Сергей познакомился на выставке в Конном дворе в Загорске, теперь Сергиевом Посаде, в конце горбачёвского президентства. Тогда Конный двор полностью не был открыт — шла реставрация, а попросту, вновь строили снесённые в советское время корпуса, но выставки в имеющихся помещениях проходили — местные музейщики обживали новый объект. Тогда Сергей приехал погостить к двоюродному брату, работавшему в одной из местных контор. Брат и познакомил его с Николаем и его женой Наташей. Вечером они посидели в «Русском дворике» — небольшом ресторанчике под горой, хозяева которого старались воссоздать старую русскую кухню, потом, сидя на скамейке в сквере у здания бывшей монастырской гостиницы, обсуждали проблемы искусства и культуры вообще, а потом, как водится, дошли до политики.

На следующий день было предпринято путешествие в Гефсиманский скит — и опять долгие разговоры о духовности и бездуховности… Эти два или три дня, проведённые в Сергиевом Посаде, сблизили Сергея и Николая. Потом было путешествие в северные лесные болотистые края, где у Воронина в заброшенной деревушке был дом, доставшийся от умерших родителей.

После скоропостижной смерти Наташи Николай пал духом, и Сергей счёл своим долгом поддержать его. В отпуск он приехал в Сергиев Посад и прожил там две недели, старясь всемерно приободрить приятеля.

Через год Николай покинул Посад и поселился в родной деревеньке, где провёл детство. Придя в себя после смерти жены, он рисовал натюрморты, а Сергей помогал продавать их богатым иностранцам в Москве.

Дорогу в Дурово, где жил Николай, Сергей знал: несколько раз на машине ездил к Воронину. Она мало чем изменилась по сравнению с прошедшей поездкой. Мелькали посты госавтоинспекции, речушки и протоки, деревеньки и посёлки. На подъездах к городам больше попадалось коммерческих палаток с вычурными экзотическими названиями. По большей части они были приспособлены под торговлю из выслуживших свой срок павильонов бывшей «Союзпечати», строительных вагончиков, а порой и сварены по индивидуальному заказу из стальных листов с массивными засовами. На обочинах попадались импровизированные шашлычные, чей дым приятно щекотал ноздри проезжавших водителей, призывая к обеду и отдыху в тени парусиновых зонтов или небольшой рощицы. Торгаши одиночки продавали пиво, импортные сладости и жевательную резинку, бензин, заламывая такую цену, что отбивали у покупателя всякую охоту брать предмет торговли. Вдали от заправочных станций застигнутые нуждой бедолаги шофёры вынуждены были заправляться бензином по баснословной цене. Обыкновенно «бензиновый король» безразлично сидел на обочине, имея под рукой канистру и широкогорлую воронку. Когда кто-то тормозил, он с готовностью вскакивал и резвой прытью бросался к машине, предлагая горючее и сервисное обслуживание.

Ростки капитализма пробивались и здесь, в глубинке. Но кроме крикливой торговли всё было как и десять-пятнадцать лет назад, за исключением, возможно, более и более зарастающих полей, да высящихся возле мелколесья трёхэтажных коттеджей, вычурных и претенциозных, напоминающих средневековые замки сеньоров средней руки.