Юрий Поляков - Гипсовый трубач

— Полагаю, да… — подумав, произнес Кокотов.

— А вот я думаю: нет! — возразил игровод.

— Почему?

— Знаете, есть мужчины, которые надрываются от своего благородства и превращаются в ничтожество. Наш Костя — ворчливый, вечно обиженный неудачник. Несколько раз он начинал свое дело и проваливал. Приемную дочь он не то чтобы не любит… Кстати, как ее зовут?

— Вы же сказали, Нина!

— Разве? Лучше Варя. Повзрослевшая, похорошевшая Варя, ни капли не похожая на него, — ежеминутное напоминание о чужой крови. И чем старше мужчина, тем это для него важнее. Кроме того, наша Юлия принадлежит к тому роковому типу женщин, которые истязают мужчин своей самодостаточностью. У таких дам глаза отрешенно-грустные даже когда они хохочут. У меня, знаете, была одна актриса. Страшное дело! Влюблен я был до стенокардии, до сумасшествия, долго добивался ее и наконец достиг. И что же? Вообразите: свидание, шепот, робкое дыханье, объятья, постель, крики гомерического секса… И что же? Очнувшись после сладострастного обморока, она встает, задумчиво ходит по комнате, собирает по частям свою разбросанную модную оболочку, медленно одевается. И вся в себе. Понимаете, вся! На меня если и взглядывает, то с неким удивлением… Словно я надувной резиновый «секс-бой», который по инструкции после окончания оздоровительной процедуры должен автоматически выпустить из себя воздух и так же самостоятельно убраться в чемоданчик… Понимаете?

— Понимаю! — вздохнул автор «Преданных объятий».

— Я не выдерживаю: «Амалия, ты где?» — спрашиваю. «А? Что? Нет… Я тут подумала, знаешь, вот о чем. Почему-то все считают, будто пьесы Чехова воздушны и необязательны, а на самом деле они надеты на железные каркасы. Все персонажи у него скованы железной цепью безответной любви. Возьми хотя бы „Чайку“! Аркадина и Нина каждая по-своему любят Тригорина, а он любит себя в литературе. Треплев любит Нину, а Маша любит Треплева, но выходит замуж за Медведенко, который ее по-дурацки, но любит. Жена управляющего любит доктора Цорна, а тот любит выпить и пофилософствовать. И так во всех пьесах. Берем „Вишневый сад“!» — «Не надо! А кого любишь ты, Амалия?» — «Ну оставь, оставь, я же серьезно!» Ну и что мне, коллега, убить ее после этого? А на суде сказать: «Зарезал любовницу за то, что она, еще храня в своих разгоряченных недрах мое скитальческое семя, рассуждала о тайнах чеховской драматургии».

— А может, Амалия вас просто не любила? — осторожно предположил писатель.

— Меня? — удивился Жарынин.

— Вас.

— А что? Как-то не приходило в голову. Не исключено. Вот и Юлия своей самодостаточностью довела мужа до полного ничтожества. Теперь у меня к вам такой вопрос: есть ли у нее любовник?

— А это так важно для сюжета?

— Чрезвычайно!

— Не знаю. Возможно.

— Кто? Только без пошлостей. Роман с преподавателем математики мне не нужен.

— Без пошлостей? А если наша Юлия… — лесбиянка? — неожиданно для себя брякнул Андрей Львович и замер сердцем.

— В принципе, это, конечно, возможно, — не удивился режиссер. — И даже заманчиво. Представьте, как она встает, обнаженная, после объятий, идет в душ… Нет, к черту! У америкосов вечно героиня моется, а кто-то тем временем крадется к ней с мясницким крюком в руке. Нет, она встает, одевается, ходит по комнате, рассуждает о Чехове, а ее партнера мы пока не видим, он под одеялом. Наконец, уже облаченная в строгий учительский костюм, Юля садится на край постели, наклоняется для прощального поцелуя, откидывает одеяло — и мы обнаруживаем белокурую юницу…

— Ученицу?

— Кокотов, уймитесь! Почему мучительные поиски гармонии нужно обязательно превращать в педофилию? Фу! Может, и ученица, но уже выросшая и поступившая в институт. А разве так не бывает, что выпускница потом встречается с любимым учителем истории и выходит за него замуж?

— Бывает…

— Так почему бы не встречаться с любимой учительницей? Или вы гомофоб?

— Нет!

— Смотрите у меня! Гомофобам и антисемитам в кино делать нечего! Потом Юлия торопится домой, она как рачительная хозяйка заходит в магазин, покупает разную снедь, даже просит поменять заветрившийся кусок мяса на свежий. Вокруг нее люди — мужчины, женщины… Я панорамно покажу ее в толпе, выделив чуть более яркой одеждой. И никто из них не подозревает, что эта милая домохозяйка только-только выскользнула из отзывчивых женских объятий. Улавливаете архетип?

— Какой именно? — уточнил писодей.

— Да боже ж ты мой! Разве вы сами, едучи, скажем, в метро, можете догадаться, какова личная жизнь пассажира или пассажирки, стоящих рядом? Это — тайна! Вы соприкасаетесь с этими людьми, но ничего о них не знаете. Ничего! А потом наша сапфическая Юлия возвращается домой, голубит мужа…

— Минуточку, она же у нас самодостаточная!

— Правильно! И голубит она его самодостаточно. Знаете, так на ходу, автоматически поправляют складку на скатерти. Потом Юля строго выговаривает Варе за позднее возвращение из клуба. Понимаете, как это тонко и метафизично? У зрителя-то еще перед глазами стоит ее прощание с белокурой подружкой…

— Здорово!

— Остается один вопрос.

— Какой?

— На хрена нам все это надо? Мы что, снимаем кино про лесбиянок?

— Нет.

— Вот именно! Да, это — актуальная тема. Будет шум. Премии. Факт! Но наше кино не про это. Нет, не про это! Юля — нормальная женщина, мечтающая о своем единственном мужчине. Будем же, коллега, оригинальны! Но я добавил бы еще одну красочку.

— Какую?

— Я бы показал ее разговор с любимым учеником — красивым, умным, перспективным мальчиком, похожим на молодого Борю. И по тому, как она смотрит на него, с какой нежной благосклонностью слушает, ясно: место Борьки в ее сердце так никто и не занял — оно пусто. А занято ли его место в ее теле, пусть останется тайной. Согласны?

— Абсолютно.

— Тогда займемся Борисом. Он у нас кто?

— Вы же сказали: олигарх.

— Я не об этом. Он окончательный мерзавец, вроде этого Ибрагимбыкова, или не окончательный?

— Наверное, не окончательный, — подумав, веско молвил Кокотов.

— Правильно. Во-первых, что будет делать Юлия с полным негодяем? На этом наш сценарий и сдохнет. Во-вторых, он получил стартовый капитал без преступления. Не грохнул компаньона, друга юности, не пустил по миру пенсионеров, придумав какую-нибудь пирамидку, не продал американцам рыбоносный шельф. Он просто выгодно женился. Это, конечно, его не украсило в глазах зрителя, но зато спасло от криминала. Кровавые ваучеры у него в глазах не стоят. Согласны?

— В принципе.

— А не в принципе?

— Тоже согласен, — не сразу кивнул писатель.

— Тогда где, как и с кем просыпается наш Боря через двадцать лет после первой брачной ночи?