Юрий Поляков - Гипсовый трубач

Но тут, как на грех, умер Брежнев, пришел Андропов и начал всюду расставлять своих людей. Жлоба-министра, наградив орденом, отправили на пенсию, а вместо него прислали из КГБ генерала, который прежде курировал борьбу с диссидентами и вследствие специфики этой работы в общении с людьми отличался деликатностью, переходящей в служебную нежность. По пятницам он зазывал сотрудников в кабинет, угощал чаем с сушками, сердечно расспрашивал о работе, семье, обсуждал с ними новинки литературы и искусства, намекал на то, что скоро в Отечестве подуют свежие ветра обновления. И еженедельные расправы над ждущим телом жены прекратились — как не было. Иван Тигранович стал возвращаться домой в приподнятом, даже мечтательном настроении и за ужином объяснял Карине: главная беда в том, что мы не знаем страну, в которой живем. Перед сном он, конечно, как правообладатель, устало проведывал жену, но редко и оскорбительно деликатно. Несчастная терпела, томилась и наконец, отчаявшись, полетела за советом к бабушке в Степанакерт. Мудрая старая армянка Асмик Арутюновна, выслушав внучку, долго молчала, потом сказала: «Если зверя нельзя разбудить, его надо найти!» И бедняжка стала искать. А как сказал поэт, «женский поиск подобен рейду по глубоким тылам врага». Прощаясь со мной утром на платформе и пряча печальные глаза, Карина горестно шепнула: «Если бы мой Иван Тигранович стал прежним, я бы никогда, никогда…» — и заплакала. Вот так, коллега! — вздохнул режиссер и снова припал к «бювету».

— Прямо сейчас придумали? — насмешливо спросил писодей.

— А что — заметно?

— Конечно.

— Вам легко говорить, вы не рисковали здоровьем ради исконных русских земель. Слушайте, коллега, а сходите-ка за пивом? Оно в холодильнике.

— Нет. Я обещал Регине Федоровне.

— Экий вы… ортодокс! Ну ладно. Порыв Кости — это хорошо. А по тому, как Юлия ему отдается, через силу, почти с неприязнью, — мы покажем, что брак их давно исчерпан, для нее это — двуспальная неволя. Есть, правда, одна проблема…

— Какая?

— В соседней комнате Варя готовится к зачету, а слышимость в таких квартирах, сами знаете…

— Пусть она уйдет готовиться к однокурснице.

— Молодец! Это выход. Читайте дальше!

— Но теперь действительно всё… — смутился Кокотов.

— Как это — все? А что же вы делали весь вечер, пока я бился за целостность Отечества?

— У меня закончилось вдохновенье, — стыдливо признался автор «Кентавра желаний».

— Что?! Кончается выпивка. Вдохновенье у настоящего таланта неисчерпаемо! Итак, продолжим: Юлия, разговаривая с Борисом, намекает на их первую ночь у бабушки. Что он ей отвечает?

— Надо подумать.

— Пока вы думаете, я вам скажу: он смеется как ни в чем не бывало: «Юлька, ты где пропадала? Почему не звонила? Надо срочно встретиться! Где?»

— Возле гипсового трубача! — предложил писодей.

— Да идите вы с вашим гипсовым трубачом! Он приглашает ее в ресторан!

— Так сразу? — усомнился писатель.

— Андрей Львович, вы инженер человеческих душ или сантехник? Если вам сейчас позвонит ваша первая женщина… Как ее звали?

— Не важно…

— Неужели вы откажетесь посмотреть, что с ней сделало время? Из любопытства.

— Ну, если из любопытства.

— Исключительно из любопытства. Однажды я стоял в очереди, чтобы обналичить «чемадурики», которые накупила сдуру простодушная Маргарита Ефимовна. Вдруг меня окликнула немолодая женщина, как говорится, с остатками былой красоты. «Дима, — спросила она, — это ты?» — «Я… А вы…» — «Я же Римма! Не узнал?»

— С вами такое бывало?

— Бывало! — вздохнул писодей, вспомнив обрюзгшую Лорину.

— Да, коллега! До того, что вытворяют годы с красивой женщиной, не додумался бы даже Джек-потрошитель! Девочка, дама и старуха — это три разных биологических вида. Ну сделали бы как у насекомых: гусеница, куколка, бабочка. Каждая по-своему прекрасна, молода, совершенна! Так нет же, получите: на глазах плодоносное совершенство с атласной кожей, бархатным пахом и сводящими с ума округлостями превращается в морщинистый кожаный мешок, распяленный на артрозных костях…

— А мужчины? Мы тоже стареем! — возразил Кокотов.

— Нас не жалко! Я вот думаю, может, Адам и Ева в раю были насекомыми, а в людей их превратили за непослушание? Ну, не важно… В общем, эта самая Римма мне и говорит…

Тем временем «Моторола» в кармане дважды булькнула, Андрей Львович незаметно извлек телефон и глянул на экран: там появился конвертик. Писодей, дрожа, распечатал месседж и, теряя сердце, прочел:

О, мой рыцарь! Я в прокуратуре, говорить не могу. Но я буду ждать Вас в дальней беседке за третьим прудом в 18.30. Хочу встретить с Вами закат, а может быть, и рассвет! Целую, целую, целую! Вся Ваша — Н. О.

У автора «Сумерек экстаза» потемнело в глазах от счастья. Какая уж там биохимия расточилась по его телу, решать специалистам, но он ощутил, как зной ожидания заструился по венам и артериям, добираясь до самых отдаленных капилляров и гудя при этом, как высоковольтные провода в степи. «А может быть, и рассвет…» Его душа наполнилась той безбрежной плотской радостью, которая дает странное ощущение бессмертия или предчувствие того, что все-таки есть, есть какой-то потаенный способ избежать тлена! Секретом этим владеет женщина, одна-единственная, и тайна скрыта в непостижимом сочетании ее взглядов, улыбок, ароматов, ласк, счастливых вздохов и стонов. О боже! Рассвет, рассвет…

«Значит, надо взять с собой свитер „Лакост“ с крошечным крокодильчиком на груди, — золотыми цветами заклубилась мысль писателя. — Ночи-то уже холодные…»

И тут Андрей Львович всерьез огорчился, что не догадался, когда заезжал домой, бросить в сумку свою гордость — турецкую куртку «пилот», купленную в магазине «Кожаный рай» с 70-процентной скидкой из-за прорехи, искусно потом заштопанной неверной Вероникой. Далее автор «Кентавра желаний» стал соображать, какую из сорочек надеть, и пришел к выводу: к палевому свитеру пойдет черная, причем «Лакост» можно сначала накинуть на плечи, завязав спереди рукава. Темно-синие джинсы и черные кроссовки дополнят гармонию. И тут ликующий разум Кокотова столкнулся с новой проблемой: брать ли с собой одеяло? С одной стороны, встречать рассвет, сидя или лежа (нет-нет, не верю!) на сырой осенней траве, неудобно и даже вредно для здоровья. С другой — явиться к такой женщине с байковым казенным одеялом под мышкой — верх бестактности…

Как думы о байковом одеяле и лучезарный платонический восторг совместились в один миг в одном и том же сердце, черт его разберет!

— Кокотов, ау! О чем вы думаете?